Я открыла дверь и, выйдя из машины, заметила, что в кабинете отца горит свет, а он сидит возле окна и что-то читает.

— Пока, — сказала я, гадая, увижу ли его снова, или для него это обычное дело — застрять в машине с болельщицей и почти снять с нее белье. Ответа не последовало, и я направилась к дому, крепко прижимая к себе сумку с бюстгальтером, лежащим на самом верху.

Менее чем за семь часов в моей жизни произошло что-то, полностью изменившее её, словно я свернула куда-то с известной мне дороги в тот момент, когда комментатор прокричал имя Кэсс. Как будто всё это — вечеринка, Роджерсон, безумные поцелуи — происходило с кем-то другим, но в то же время этот вечер казался таким… моим.

Роджерсон коротко нажал на гудок, и я обернулась, успев увидеть, как его машина отъезжает от нашей подъездной дорожки и набирает скорость.

Дома, умывшись и переодевшись в пижаму, я забралась в кровать и достала дневник из-под матраса. Снова открыв первую страницу, где пока было написано лишь одно предложение, я взглянула на пустые строчки.

Я писала, как если бы Кэсс могла прочитать всё это, как будто рассказывала ей историю сегодняшнего дня — как, услышав её имя, упала с пирамиды, как Роджерсон стоял, скрестив руки на груди, возле своей машины, как отказалась от протянутого Майком жакета, как провела полчаса, не отрываясь от парня, которого едва знала.

Когда я задремала, сквозь сон до меня донесся привычный визг тормозов байка Стюарта, и я, засыпая, представила, как он тормозит возле гаража, на этот раз удачно.

Этой ночью я впервые за долгое время не искала Страну грёз и Кэсс в ней.

Глава 5

На следующий день от Роджерсона не было ни слуху, ни духу. И через день. И через два дня.

Вначале я дулась, сидя в своей комнате и поедая шоколадные батончики. Я чувствовала себя совершенно иначе благодаря тому недолгому времени, что провела с ним, как будто я наконец-то вышла из тени Кэсс. К третьему дню что-то наконец заставило меня забыть о нем, и батончики были оставлены.

В один из тех счастливых дней, когда у меня не было тренировок с группой поддержки, после школы я сидела в гостиной перед телевизором с учебником на коленях. Мой взгляд бегал туда-сюда от экрана к главе о каких-то периодах в развитии человеческой личности. В какой-то момент периоды развития были забыты, и я просто стала переключать каналы, и попала на «Скандалы Ламонта», как раз начавшиеся на MTV.

Тема выпуска была «Ты слишком толстая, чтобы быть всем!», и, как обычно, какая-то женщина вопила, время от времени оказываясь заглушенной писком сигнала цензуры. Я лениво смотрела на экран, уже собираясь переключить канал, как вдруг увидела сестру. Кэсс стояла возле стены, рядом с крайним рядом зрителей, прижимая к груди планшет, за её ухом торчал карандаш.

Шоу было низкобюджетным, так что в студии часто можно было увидеть снующих туда-сюда или просто наблюдавших за всем происходящим работников — осветителей, помощников режиссера, даже уборщиков.

Женщина, стоявшая посреди аудитории, кричала на сестру, тыкая в неё пальцем, а на заднем плане стояла Кэсс, наблюдая за ними. Вот она переступила с ноги на ногу, откинула с лица выбившуюся прядь волос. Я вскочила со стула, уронив книгу, и подошла ближе к экрану, неотрывно глядя на нее.

Она ничуть не изменилась, разве что, может быть, волосы стали чуть короче. Её ногти были выкрашены в бежевый цвет, одета она была в черную водолазку, которую когда-то позаимствовала из моего шкафа, да так и не вернула. Забавно, я и забыла об этом…

— Кейтлин? — мамины шаги раздались в коридоре. — Ты не могла бы сделать потише? Господи, что за ужасный шум…

Она замолчала посреди предложения, и, когда я обернулась, её лицо было белым, как простыня, глаза прикованы к экрану.