И то, чем жил и что любил,

         Я сам безумно отравил.

         Своею гордою душой

         Прошел я счастье стороной.

         Я видел пролитую кровь

         И проклял веру и любовь.

         Я выпил кубок свой до дна,

         Душа отравою полна.

         И вот я гасну в тишине,

         Но пред кончиной легче мне.

         Я стер с чела печать земли,

         Я выше трепетных в пыли.

         И пусть живут рабы страстей —

         Противна страсть душе моей.

         Безумный мир, кошмарный сон,

         А жизнь есть песня похорон.

         И вот я кончил жизнь мою,

         Последний гимн себе пою.

         А ты с тревогою больной

         Не плачь напрасно надо мной.

    <1913–1915>

Моей царевне

         Я плакал на заре, когда померкли дали,

         Когда стелила ночь росистую постель,

         И с шепотом волны рыданья замирали,

         И где-то вдалеке им вторила свирель.

         Сказала мне волна: «Напрасно мы тоскуем», —

         И, сбросив свой покров, зарылась в берега,

         А бледный серп луны холодным поцелуем

         С улыбкой застудил мне слезы в жемчуга.

         И я принес тебе, царевне ясноокой,

         Тот жемчуг слез моих печали одинокой

         И нежную вуаль из пенности волны.

         Но сердце хмельное любви моей не радо…

         Отдай же мне за все, чего тебе не надо,

         Отдай мне поцелуй за поцелуй луны.

    <1913–1915>

Чары

         В цветах любви весна-царевна

         По роще косы расплела,

         И с хором птичьего молебна

         Поют ей гимн колокола.

         Пьяна под чарами веселья,

         Она, как дым, скользит в лесах,

         И золотое ожерелье

         Блестит в косматых волосах.