|
Но случилось иначе. У неба свои предначертания... Что ж! Если вы не доверяете священнику, почему вы отказываетесь открыться другу? - Вы правы, - пробормотала она. - Да, у меня горе, и я нуждаюсь в вас... Я должна объяснить вам мое состояние. Когда я была девочкой, я очень редко ходила в церковь; теперь каждая служба глубоко волнует меня... Вот и сейчас, например, у меня вызвал слезы этот голос Парижа, напоминающий рокот органа, эта беспредельность ночи, это чудесное небо... Ах, я хотела бы верить! Помогите мне, научите меня. Аббат Жув успокаивающим жестом тихо положил на ее руку свою. - Скажите мне все, - ответил он просто. Мгновение она сопротивлялась, полная мучительного страха. - Со мной не происходит ничего особенного, клянусь вам... Я ничего не скрываю от вас... Я плачу без причины, потому что задыхаюсь, потому что слезы сами льются из моих глаз. Вы знаете мою жизнь. Я не могла бы открыть в ней в этот час ни горестей, ни прегрешения, ни угрызений совести... И я не знаю, не знаю... Ее голос оборвался. Тогда священник уронил медленно: - Вы любите, дочь моя. Она вздрогнула и не осмелилась возразить. Вновь наступило молчание. В море мрака, расстилавшемся перед ними, блеснула искра. Это было у их ног, где-то в глубине бездны, где именно - они не могли бы указать. Одна за другой стали появляться другие искры. Они рождались в ночи, внезапно, резким проколом, и оставались неподвижными, мигая, как звезды. Казалось, то был новый восход светил, отражаемый поверхностью темного озера. Вскоре искры вычертили двойную линию, начинавшуюся у Трокадеро и уходившую легкими прыжками света к Парижу; потом другие линии световых точек перерезали первую, обозначались кривые, раскинулось созвездие, странное и великолепное. Элен по-прежнему молчала, следя взглядом за этими мигающими точками, огни которых продолжали небо вниз от черты горизонта в бесконечность: казалось, земля исчезла и со всех сторон открылась глубина небосвода. И это снова вызывало в Элен то страстное томление, которое сломило ее несколько минут назад, когда Большая Медведица начала медленно вращаться вокруг полярной оси. Зажигавшийся огнями Париж расстилался, задумчивый, печальный, бездонный, вея жуткими видениями небес, где роятся бесчисленные миры. Тем временем священник монотонным и кротким голосом, как духовник в исповедальне, шептал Элен на ухо. Он предупредил ее давно - в тот вечер, сказав ей, что одиночество для нее вредно. Нельзя безнаказанно ставить себя вне общей жизни. Она жила слишком замкнуто. Она открыла доступ опасным мечтаниям. - Я очень стар, дочь моя, - говорил он, - я часто видел женщин, приходивших к нам со слезами, с мольбою, с потребностью верить и преклонить колени. |
