Но двумя днями позже из фирмы позвонили по поводу денег. Они не получили платы и вежливо напоминали об этом. «Квитанции? Какие квитанции? Это были всего лишь накладные, чтобы вы знали, какую именно сумму вы должны нам». Кассир в посольстве был новый, тонкостей этих не знал. Теперь ему предстояло выкладывать деньги из собственного кармана.
А Жак бесследно исчез.
Увидел я его совершенно случайно, несколько недель спустя в кафе «Кардинал». Он сидел не на террасе, а внутри, в затишке, устремив печальный взгляд на толпу за окном. Думаю, что он заметил меня, только когда я опустился на соседний стул.
— Привет! Как здоровье?
Он ответил, что со здоровьем у него все в порядке. Собственно, только здоровье и было в порядке. Несчастный вид полностью подтверждал его слова.
— Зашел бы хоть деньги вернуть…
— Я верну. Как только дела поправятся, сразу верну.
— Не надо было вообще прикарманивать.
— Я не прикарманивал. И в мыслях не было. Я только хотел провернуть одно дельце и тут же отдать.
— Советую поторопиться. Кассир решил упечь тебя за решетку.
— Я верну их, верну, хотя никакой тюрьмы не боюсь
— Ну да? А чего ты боишься?
— А ничего. Ничего мне больше не страшно… Дочка моя…
Он на миг замолчал, как будто у него перехватило горло, потом договорил:
— Нет ее больше…
Он полез за платком, не нашел, прикрыл глаза рукой, потом вытер ее о штаны.
— Ну, брат… — пробормотал я.
— Все потому, что я не сумел вовремя остановиться… — глухо произнес он. — Я не остановился, и судьба меня наказала. Этот подонок подкосил меня тузовым каре… А теперь остановлюсь я или не остановлюсь…
И он снова прикрыл глаза ладонью.
Позднее я узнал, что он все же угодил за решетку. Конечно, не из-за тех денег, что присвоил у нас, а за что-то другое. Когда перестаешь бояться тюрьмы, шансы оказаться там неизбежно увеличиваются.
Робер Жуан тоже не боялся тюрьмы. Его преследовали иные страхи, и я условно озаглавил его историю «Шаривари», потому что так называлось кафе, где разыгрался узловой эпизод драмы. Робер Жуан, представитель Оранского гангстерского клана, столкнулся тут с Пьером Кукуру по кличке Кук из корсиканского клана. Их объяснение завершилось выстрелами, один из которых всем на беду угодил Куку в живот.
Я сказал «всем на беду» потому, что, когда разбираешься в подобных происшествиях, трудно решить, кто же, собственно, должен стать главным героем рассказа, ибо самые разные люди на разных основаниях претендуют на это высокое звание. Лично я имел удовольствие познакомиться лишь с подружкой Жуана, которая тоже могла бы стать центром повествования, — в том случае, если бы я всерьез занялся этой историей.
Иной раз говоришь себе, что подобные истории не стоят труда, что это жалкие уголовные происшествия и ничего больше, но заглянешь в них поглубже — и обнаруживаешь те же самые чувства, какие мы привыкли называть высокими, — любовь, ненависть, дружескую верность, преданность общему делу, самопожертвование, мужество, но только все это опошлено, деформировано, изуродовано, как великолепные некогда одеяния, превратившиеся со временем в жалкие лохмотья.
Когда один мой знакомый, обладавший богатым прошлым в парижских лабиринтах, через два дня после убийства привел меня в «Шаривари», заведение оказалось закрытым. Снаружи оно выглядело вполне обычным. И улица Годо-дю-Морой, плохо освещенная и почти пустынная, тоже была вполне обычной, если не считать нескольких проституток, маячивших на углу, что тоже, впрочем, было делом обычным для этого квартала. Мы свернули на другую улицу, углубились в третью и оказались перед небольшим кафе. |