Ему всегда хотелось малого: обрести свою скромную нишу, умеренный доход, пару-тройку простых радостей. Верно, когда-то он мечтал показывать свое умение нырять (будьте соло или верхом) под радостные овации публики, но даже эти его скромные амбиции судьба пресекла — дважды. Теперь он хотел лишь спокойного, созерцательного существования.
А вместо этого он, оказывается, нарушает Конституцию, Биль о правах и бог знает что еще, создав и пустив в обращение поддельную валюту, которая стала непрямым конкурентом всемогущему американскому доллару. Он затруднился бы назвать свое преступление (знал только, что это не изготовление фальшивых денег), но был уверен, что это преступление, да к тому же самое гнусное. Можно плюнуть в лицо олимпийской сборной США и не ожидать в наказание ничего страшнее воинской повестки. Но красть, по сути, деньги из казначейства США, чтобы утвердить себя — наравне с правительством — каким-то там сувереном? Хонимен и представить себе не мог, какое наказание сочтет достаточно драконовским разъяренная бюрократия.
Глядя вдаль на зеленеющий, порезанный дорожками парк, который сейчас заполонили, предвкушая дебош Беззаконной вечеринки, люди, Хонимен глубоко вздохнул. Мимо, держась за руки, прошла парочка. Хонимен был слишком уязвлен и расстроен, чтобы даже вздохнуть.
Как насчет того, чтобы разделить с кем-нибудь простое существование, о котором ему так мечтается? Разве он слишком многого просит? Он-то думал, что Нетсуки — та самая. Считал, что она чувствует, как он. А она бросила его ради Эрлконига. Может, разница в возрасте была слишком велика? А теперь придется встречаться с ней сегодня вечером, смотреть, как она зачарованно виснет на Эрлкониге…
Нельзя поддаваться горечи. Возьми себя в руки, Хонимен! Смотри на светлую сторону жизни: холостой, сравнительно привлекательный, моложе сорока, проживаешь в городе, где подобные особи пользуются большим спросом… Мир женщин у твоих ног. (Но что, в сущности, значит это клише? У этого мира есть шипы, о которые можно руки в кровь расцарапать.) Пока в его дверь не колотят копы, он постарается сохранять свой обычный оптимизм.
Хонимен вышел из тенистого дверного проема, твердо решив сегодня от души повеселиться.
И споткнулся о кого-то, кто незаметно присел на единственную ступеньку перед ним. И Хонимен, и неизвестный кубарем полетели в траву.
Оправившись, Хонимен оказался нос к носу с Иларио Фументо, писателем с удивительными целями.
В начале своей карьеры Фументо стал одержим своего рода дрожью предвкушаемого удовольствия, какую черпаешь из хорошей литературы: нахождением в тексте обычного, приземленного предмета, переживания или ощущения, которое одновременно и узнаваемо, и еще никогда прежде не появлялось на страницах книг. По сути, речь шла о том самом знаменитом шоке узнавания. Фументо мечтал построить роман исключительно из таких самородков. Он пока застрял на стадии собирания, оставляя на потом переработку своей коллекции в повествование, сколь бы странным оно ни получилось. Поскольку денег на канцпринадлежности у него не было, Фументо воровал бланки заказа и огрызки карандашей из публичных библиотек и ими записывал свои гениальные находки.
Сейчас Фументо рылся по карманам в поисках клочка бумаги (Хонимен испытал укол страха, что он вытащит ждущий погашения спондуликс).
— Слушай, Рори, что ты об этом думаешь? — сказал он. — Тряпка, висящая на леске над ванной поверх занавески для душа; ее нижний, мокрый край темнеет.
— Замечательно, Иларио. Звучит почти как хайку.
Застенчиво улыбаясь, Фументо запихнул листок назад в карман.
— Вот здорово! Спасибо, Рори. Мне она сегодня пришла в голову, как раз когда я умывался. Знаешь, у нас в «Старом погребе» теперь есть вода.
Это разожгло любопытство Хонимена.
— Вот как?
— Ага. |