Хонимен хотел было запротестовать против этой безумной аферы, но Эрлкониг даже рта ему не дал раскрыть.

— Мой план зависит еще от одного шага. Но сперва позвольте небольшое отступление. Как я и предсказывал, сандвичами была погашена лишь крохотная доля имеющихся в обращении спондуликсов. Увеличения вдвое площади закусочной, найма дополнительного персонала и повышения Нерфболла в ранг инспектора наряду с увеличением рабочих часов пока хватает, чтобы удовлетворить повысившийся спрос. Даже учитывая заказы по телефону с расстояния до шестидесяти миль. Однако совершенно очевидно, что как только мы выйдем на общенациональный уровень, то не сможем продолжать погашение сандвичами всего объема банкнот. Во всяком случае, если не создадим отделение «Храбрецов Хонимена» на всех крупных рынках. Дополнительные труды, сопутствующие такой программе, неприемлемо затормозят наши оплаты. Кроме того, привязка банкнот к маленькой закусочной в Джерси придает всему предприятию узкорегиональный характер.

До Хонимена начало постепенно доходить, куда клонит Эрлкониг, и следующие слова альбиноса это подтвердили:

— Молекулы! Я предлагаю отказаться от стандарта сандвича. В точности как доллар США уже больше не обеспечивается золотом, я предлагаю официальный разрыв спондуликса с любым съестным.

Хонимен вскочил на ноги.

— Нет, на это я не пойду! До тех пор, пока за наши дурацкие бумажки хоть что-то можно получить, в глазах закона у нас есть лазейка. Но если мы от этого откажемся, они будут не более чем… чем деньги.

Эрлкониг глядел на Хонимена со снисходительной жалостью.

— Рори, друг мой… они и так уже деньги. Можем мы голосовать поднятием рук? Все «за»?

Разом взметнулись все руки, кроме Хонимена. Никто не хотел больше тратить время на закусочную.

— Предложение принято, — с очевидным удовольствием возвестил Эрлкониг.

— И чем же это оборачивается для меня? — спросил Хонимен. — Мне что, просто закрыть дело?

— Не хочешь, не закрывай. Разумеется, ты мог бы раз и навсегда отойти от дел и жить на спондуликсы, как все остальные. Но я вполне пойму твое желание сохранить закусочную как хобби. Мне бы просто хотелось, чтобы впредь ты не брал за сандвичи спондуликсы.

— Подожди-ка. Значит, мне полагается стать единственным в Хобокене заведением, которое не принимает спондуликсы? Мне, который их изобрел?

— Признаю, несколько нелогично, но необходимо. Это символ.

Хонимен пытался разгадать извращенную логику Эрлконига, когда из-за перегородки выпрыгнула лягушка-оригами. Заметив ее, Кардинал соскочил со стола и ударил бумажное существо лапой, от чего оно тут же развернулось в банкноту достоинством пятьсот спондуликсов.

В дверь просунула голову Зуки Нетсуки.

— Совещание закончено, — возвестил альбинос.

Когда все вышли, Хонимен остался наедине с Эрлконигом и Нетсуки. Отбросив официальные цветистости, с которыми проводил совещание, негр обнял Хонимена за поникшие плечи.

— Смотри веселей, молекулка, ты свое дело сделал. Теперь можешь уйти на покой, пожить в свое удовольствие.

— Не хочу я уходить на покой. Я хочу… — Тут он вынужденно умолк, не зная точно, чего же хочет. Некогда он хотел иметь чуть больше денег. И смотрите, куда это его завело.

Эдди. Ему нужна Эдди. Это единственное, что в его жизни непреложного. Надо срочно с ней увидеться. Она-то знает, что делать.

— Пока, Рори, — весело крикнула ему вслед Нетсуки, когда Хонимен уходил с пивоварни.

В последние два месяца, с тех пор как они познакомились на злополучной Беззаконной вечеринке, Эдди и Хонимен много времени проводили вместе. Хонимен счастливо поделился с ней своим прошлым с его россыпью разочарований и неудач: рассказал про детство в Айове и протест на Олимпиаде, бегство от призыва, про долгую службу в «Пантехниконе Лиспенарда» и про глубокую привязанность к Баронессе фон Хаммер-Пергстолл (хотя даже в минуты страсти Хонимен не мог заставить себя произнести вслух, насколько же волосы Эдди напоминают ему гриву Баронессы); про возвращение на родину и про десятилетнюю спячку в закусочной, оживляемую лишь веселыми выходками Пиволюбов.