Поверив Эрлконигу на слово, Хонимен преодолел последние несколько ступенек и через люк выбрался в маленькую комнатку. Он без особого интереса решил, что это, наверное, пентхаус Эрлконига, про который тот говорил несколько недель назад.
Эрлкониг вылез следом.
— А теперь вон в ту дверь.
— Еще одна дверь? Но куда еще она может вести…
— Увидишь.
Открыв дверь, Хонимен шагнул наружу.
Он очутился на крохотной платформе, с двух сторон обрамленной перилами. В трехстах футах под ним улицу запрудили крошечные человечки. «А ведь все они смотрят на меня!» — сообразил вдруг Хонимен. В это мгновение вспыхнул прожектор и, ослепив, пригвоздил Хонимена к платформе.
Многократно усиленный голос Эрлконига внезапно рявкнул:
— Спец, идиот ты этакий… Направь пониже!
Расположившийся на крыше примыкающего здания СпецЭффекты повиновался, и через минуту Хонимен снова прозрел. И лишь тогда заметил поликарбоновый кабель, который уходил куда-то вдаль над Гудзоном. Натянутый, как нервы наркомана, тонкий, как волос, кабель, приклеенный и прикрепленный дальним концом к какому-то безымянному зданию в районе Двадцать третьей улицы на Манхэттене, в полумиле отсюда.
— Возьми, — сказал Эрлкониг. В одной руке он держал мегафон, а в другой покачивал традиционный цирковой пятнадцатифутовый шест в красную и белую полоску, который до того стоял прислоненный к стене.
Взяв шест, Хонимен взвесил его на руке. Пятнадцать фунтов веса пробудили кинастетическую память.
— О'кей, поехали, молекулка. Твоего выступления ждут.
Хонимен задумался. Преодолеть такое расстояние невозможно. Он совершенно не в форме. Ветер силен. Снотворное еще не выветрилось…
Скинув кроссовки, он остался в одних носках.
— Если переберешься на ту сторону, — улыбнулся Эрлкониг, — можешь рассказать федералам все, что захочешь.
Сделав шаг вперед, Хонимен поставил правую ногу на канат. Под его тяжестью канат завибрировал, словно живой, запел древнюю цирковую песню без слов, поманил Хонимена к его предназначению.
Он перенес на кабель вторую ногу, слегка покачнулся, но старые инстинкты помогли удержать равновесие.
Эрлкониг обращался через мегафон к зрителям:
— А теперь, как было объявлено, в ознаменование завоевания спондуликсами внешнего мира их изобретатель Рори Хонимен символически преодолеет водную преграду между Хобокеном и Манхэттеном, между новой и старой финансовой столицами планеты.
Хонимен начал свой полумильный переход по канату, а прожектор следовал за ним, светя теперь в спину.
До самой знаменующей середину пути отметины он думал, что пройдет.
Но тут из окружающей темноты возник вертолет новостей, из кабины которого жадно высунулся телеоператор. Вертолет гремел, дребезжал, взбивал безумные, тянущие вниз порывы ветра.
Хонимен почувствовал, как равновесие от него ускользает. Он качнулся вправо, влево, накренился слишком сильно, пошатнулся, пытаясь выровняться. Он выпустил шест, и тот кувыркнулся в ночь у него под ногами.
Потом канат ушел у него из-под ног.
Холодный любопытный ветер свистел вокруг. Несколько секунд Хонимен чувствовал себя бестелесным и свободным. Он готов был поклясться, что слышит рев олимпийских трибун. Помимо собственной воли, даже не помышляя о спасении, он вошел в классический прыжок ласточкой.
Он как будто вернулся в прошлое, в последний день своей жизни, когда чувствовал полную уверенность во всем, в день, когда, исполненный безмятежной духовной силы, завоевал «серебро» в Мехико-Сити.
В воду он вошел чисто (небесные судьи выставили высшие баллы), но соударение все равно было ужасным. Он словно прошил стену мокрого бетона в милю толщиной. |