Женщины — едва ли не все — перебирали четки и бормотали молитвы, для того, быть может, чтобы укрепить дух пастыря, шедшего впереди с кропилом и кропильницей. По причине сильного тумана путешественники не разбрелись, что было бы естественно, а малыми кучками ожидали рассвета, военные же, как люди более привычные к ранним подъемам, уже седлали коней. И когда из густой картофельной жижи стали выныривать селяне, люди, приставленные к слону, инстинктивно двинулись им навстречу, имея кавалеристов в авангарде, как тем и положено по долгу службы. Сблизившись на расстояние голосовой связи, падре остановился, поднял руку в знак того, что пришел с миром, поздоровался и спросил: А где слон, мы желаем видеть его. Сержант, сочтя и вопрос и заявление вполне основательными, отвечал: А вон там, за теми деревьями, только сперва надо вам будет поговорить с нашим командиром и с погонщиком. С кем. Ну, с тем, кто едет сверху. Сверху чего. Сверху слона, чего ж еще. То есть это слово значит — тот, кто сидит сверху. Что значит, не знаю, а знаю только, что сидит сверху. Беседа, грозившая пойти по новому и бесконечному кругу, была прервана появлением взводного и субхро, чье любопытство было возбуждено тем, что в тумане, который, кстати, стал уже редеть и рассеиваться, они разглядели две противостоящие друг другу рати. Вот и наш командир, сказал сержант, довольный, что можно прекратить затянувшийся и поднадоевший разговор. Взводный сказал: Доброе утро всем, а потом спросил: Чем могу служить. Мы хотели бы видеть слона. Выбрали не очень удачное время, вмешался погонщик, он, как проснется, всегда не в духе. На это падре ответил так: Помимо того, что вместе с паствой моей хотел бы взглянуть на него, желаю еще и пожелать ему счастливого пути и благословить его, для чего я и принес, как видите, святую воду и кропило. Очень удачная мысль, одобрил взводный, до сих пор ни один из священников, встречавшихся нам на пути, не изъявлял намерения благословить соломона. Кто такой этот соломон, осведомился падре. Слона зовут соломоном, отвечал погонщик. Нехорошо, мне кажется, нарекать животное человеческим именем, животные ведь не люди, да и люди, согласитесь,— не животные. Я не уверен в этом, сказал погонщик, несколько уже раздосадованный словесной прей. В том-то и состоит разница меж тем, кто учился, и тем, кто познаний не приобрел, с достойной всяческого порицания надменностью молвил на это падре. И, повернувшись ко взводному, спросил: Ваша милость позволит мне исполнить мой пастырский долг. Да с моей стороны возражений нет, падре, однако слон подчиняется не мне, а своему погонщику. В этот момент оный погонщик субхро, вместо того чтобы дождаться, пока падре обратит к нему свои речи, подозрительно ласковым тоном сказал: Соломон в полнейшем вашем распоряжении. Ну-с, теперь пришло время уведомить читателя, что есть тут два персонажа, никакого доверия не заслуживающие. Во-первых и в самых главных, это его преподобие, который вопреки собственным словам воду принес вовсе не святую, но самую обычную, колодезную, налитую из кухонного кувшина и не прошедшую ни в реальном плане, ни в символическом никакого освящения. А во- вторых, это наш погонщик субхро, который не только ожидает, что произойдет нечто, но еще и возносит молитвы богу ганеше, чтобы произошло непременно. Близко не подходите, предупредил взводный, в нем росту три метра, а весит он тонны четыре, если не больше. Не думаю, чтобы он был опасней зверя левиафана, а ведь святая римская апостольская церковь, служителем коей являюсь я, и его себе подчинила. Мое дело — предуведомить, сказал взводный, по опыту человека военного знающий, что такое бравада и сколь пагубны порой оказываются едва ли не все ее последствия. Падре окунул кропило в воду, сделал три шага вперед и окропил голову слона, пробормотав одновременно с этим несколько слов, которые, по всей видимости, были латинскими и оттого остались совершенно невнятны для всех, включая и наиболее просвещенную часть аудитории, скуднейшую, прямо надо сказать, крайне немногочисленную часть, представленную исключительно взводным, который однажды, ударившись в мистицизм — не больно, впрочем, да и зажило само собой,— отучился по этой причине несколько лет в семинарии. |