Ника испуганно отдернула руку и схватилась за сердце.

— Напугал, сумасшедший!

На ней была рубашка Юрия, в которой она выглядела особенно трогательной и хрупкой. Она была теплая и розовая со сна, на щеке виднелся рубец, оставленный подушкой. Юрий с хрустом потянулся и жестом уличного приставалы положил ладонь на ее гладкое колено.

— Сумасшедший — это не то слово, — сказал он хриплым уголовным голосом. — В милицейских сводках меня обычно именуют маньяком.

— Ой, — без тени испуга сказала Ника. — Клептоманом, что ли?

Юрий не выдержал — фыркнул.

— Пей кофе, маньяк, — сказала Ника, — а то совсем остынет. Зря я, что ли, старалась?

— Не зря, — сказал Юрий и сел.

Ника подложила ему под спину подушку, как тяжелобольному, и подала чашку на блюдечке. В другой руке у нее уже был гигантский многоэтажный бутерброд.

— Заправляйся, — скомандовала она, поднося бутерброд к его лицу. — Маньяки должны хорошо питаться, чтобы поддерживать свою жуткую репутацию.

— По-моему, я еще не проснулся, — сказал Юрий, разглядывая одним глазом бутерброд, а другим — Нику. — По-моему, я все еще сплю и вижу сон. Завтрак в постель… Со мной такое было только один раз, да и то в госпитале, когда я валялся после ранения и не мог даже до туалета доползти…

Ника прервала его воспоминания, втолкнув ему в рот бутерброд. Юрий вынужден был откусить огромный кусок и принялся старательно и не без удовольствия его пережевывать.

— Так ведь я же медсестра, — сказала Ника, пока он жевал. — Сестра милосердия. Ухаживать за больными — моя профессия. Одно слово, вспомогательный персонал…

Она едва заметно помрачнела. Нужно было что-то сказать, но Юрий не знал что, да и рот у него очень кстати был занят.

— А у меня целая неделя отгулов, — сказала Ника.

Тень каких-то невеселых раздумий уже сбежала с ее лица — характер у нее был легкий, грустить подолгу она то ли не умела, то ли просто не позволяла себе.

— Ммм? — удивился Юрий с набитым ртом.

— Представь себе. И прямо с сегодняшнего дня.

— Мммм!!!

— А других предложений нет? — склонив голову к плечу, поинтересовалась Ника. — Более внятных. Более членораздельных.

Юрий с усилием глотнул, отхлебнул кофе, обжегся и замотал головой.

— Предложений сколько угодно, — сказал он. — Например, можно неделю не вылезать из постели.

— Ой, — с легкой насмешкой сказала Ника. — Ой-ой-ой!

— Да, — подумав, сказал Юрий, — действительно ой-ой-ой Это я не подумал. Беру свои слова обратно. Что ж, тогда можно посвятить эту неделю культурному развитию. Театры, музеи, картинные галереи… Я, например, не помню, когда в последний раз был в Третьяковке.

Ника улыбнулась.

— Прошлым летом мы с девчонками ездили на экскурсию в Питер, — сказала она. — Так вот, одна из наших сестер стоит в очереди в Эрмитаж и громко так говорит: «Ой, девчонки, я так ДАВНО НИКОГДА не была в Эрмитаже!»

Юрий фыркнул в чашку, расплескав кофе.

— Свинтус, — сказала Ника, вытирая ему подбородок и грудь невесть откуда появившейся салфеткой. — Какая тебе Третьяковка, тебя впору в детский садик отдавать, на перевоспитание…

— Не хочу в садик, — надув губы, заартачился Юрий.