|
И это отнюдь не проявление сентиментальности, а скорее такая физиологическая реакция на смену обстановки. Задайся я целью скрупулезно записывать все, что лезет мне в голову во время путешествий и командировок, то уже давно бы собрал материал для увесистого поэтического сборника штампованной псевдокитайской поэзии. А вот если бы я когда-нибудь сдуру решился описать историю наших с Никой отношений, то, несомненно, получилась бы более выгодная в коммерческом плане вещь с элементами мыльной оперы. В ней было бы все – и жизнь, и слезы, и любовь. Впрочем, в ней не было бы главного – секса, а значит, в наши дни она едва ли могла рассчитывать на успех. Ну, да и хрен-то с ней! Подождем до лучших времен. Глядишь: или нравы людские изменятся, или у нас с Никой в интимно-альковном смысле что-то и нарисуется. Хотя в обозримом будущем последнее вряд ли возможно. Я ведь сейчас не просто в поезде еду – я от нее сбегаю…
По образованию Вероника самый что ни на есть журналист, что подтверждается дипломом государственного образца. Однако так уж вышло, что именно журналистика является для нее тем самым единственным «слабым звеном» – по крайней мере о всех остальных сферах нашей жизни она осведомлена много больше, а уж в вопросах непростых взаимоотношений сильного и слабого пола выступает настоящим профессионалом. Но поскольку в настоящее время она все ж таки работает журналистом, то волей-неволей ей приходится чего-то там периодически пописывать. В этих-то случаях и появляюсь я и, увы, далеко не всегда в белом. Вы спросите, зачем мне нужен весь этот геморрой? Сложный вопрос. Так вот, с ходу, в двух словах и не объяснишь. Ну, разве что в трех – ЛЮБЛЮ Я ЕЕ. Самое дурацкое в этой ситуации то, что наш сложившийся «творческий альянс» лично мне не приносит никаких дивидендов. Ни моральных, ни материальных, ни, простите, плотских. Гонораров от «Лапушек» я, естественно, не получаю, удовлетворения от проделанной творческой работы тоже (на мой взгляд, только законченный идиот может публично косить под женщину и испытывать от этого настоящий кайф). Наконец, ни супружеского, ни дружеского ложа Ника со мной, увы, не делит и никогда не делила. За тринадцать лет нашего знакомства мы с ней и целовались-то считанные разы, да и то в большинстве случаев при этом она была пьяна до невменяемости. За исключением этих нескольких случаев наши отношения носят сугубо платонический характер. Не могу сказать, что такое положение вещей меня устраивает, однако любые попытки с моей стороны внести в устоявшийся порядок элемент интимной дисгармонии неуклонно пресекались. Негрубо, я бы даже сказал – изящно, но пресекались. При этом каждый раз мне как-то неуловимо давалось понять, что «ни-и-зя» именно сегодня, а вот завтра (через месяц, год, пятилетку, ну, на крайняк, в другой жизни) обязательно. В общем, такой вот образчик банальнейшего, старого как мир женского динамо. Вы спросите меня, почему же я столько лет терплю над собой подобное издевательство и даже не пытаюсь бунтовать? Ну, бунтовать-то я периодически бунтую, а вернее будет сказать, взбрыкиваю. Что же касается «почему»? На этот вопрос, в отличие от предыдущего, и в трех словах не ответишь. Разве что в четырех – ЛЮБЛЮ Я ЕЕ, СТЕРВУ!!!
– У аппарата… – Я разбудила тебя, милый? Так, судя по столь интимному обращению, у редакции журнала «Лапушки» очередное предынфарктное состояние на почве длительного интеллектуального голодания. – Да Господь с тобой! Детское же время… – Ну, не сердись. Понимаешь, у нас беда. – Понимаю, тем более что это ваше обычное состояние. Кстати, название «Беда» для вашего журнала смотрелось бы много эффектнее. Тем более, что собственный капитан Врунгель в моем лице уже имеется. |
