С шеи его свисал уджат, символ Гора, виденный Семеном у Инени – явный знак того, что лучник в лодке – сам фараон, Джехутимесу первый. Он выглядел очень представительным мужчиной с суровым нравом; похоже, ни один президент в двадцатом веке с ним потягаться бы не смог, а если бы попробовал, то получил бы промеж глаз стрелу.
Семен замедлил шаги, любуясь великолепным чертогом, но Хенеб-ка, властно подтолкнув его к балкону, произнес:
– Не заставляй царицу ждать, ваятель. Иди и преклони колени перед ее величием! Я останусь тут, с моими сэтэп-са. – И он красноречивым жестом погладил рукоять кинжала.
С трудом оторвавшись от чудесных изображений, Семен направился в дальний конец чертога. Там, за колоннадой, царили полумрак и тишина; крытый балкон выходил к реке и саду и освещался двумя языками пламени, пылавшего в гранитных чашах. Перед светильниками, выпрямившись и опираясь рукой о спинку кресла, стояла женщина, но он не различил ее лица – лишь темный силуэт в розоватом ореоле пляшущих огней.
Приблизившись, Семен опустился на колени, отвесил поклон, стукнувшись лбом о каменный пол, и замер, не поднимая глаз. Согласно придворному этикету ему полагалось сидеть в этой позе и молчать – как долго, зависело от взиравшей на него богини. Ее божественный статус являлся такой же реальностью, как пол под ногами и крыша над головой; по местным понятиям, ее отец был воплощением Гора, благого божества, и от него, естественно, тоже рождались боги, чистопородные или не очень, смотря по тому, кого фараон дарил своими милостями.
Но Хатшепсут была, несомненно, богиней самой чистой крови – не видя ее, Семен ощущал тот упоительный запах, какой возвещает пришествие бога или, как минимум, ангела.
Потом к аромату добавились звуки, хрустальный мелодичный голос, подобный переливам флейты:
– Ты Сенмен, ваятель храма Амона?
– Это так, моя владычица.
Молчание – томительное, недоуменное – и смех, будто перезвон отлитых из серебра колоколов.
– Исида всемогущая! Ты не слишком хорошо воспитан, ваятель Сенмен! Где слова почтения? Где благодарность за счастье припасть к моим ногам? Ну, говори! Я жду!
Семен напрягся, вспоминая недавние речи лукавца Сефты. Сравнить ее с корзиной спелых фиников? Или с прозрачным родником? Пожалуй, это чересчур, решил он и забормотал:
– О, высокая госпожа, светоч темени ночной, корабль справедливости! Пусть никогда не погаснет твой блеск, не споткнется нога о камень зла, глаза не потеряют зоркости, рука – твердости, а слух – остроты! Тысячу раз простираюсь ниц, целую пыль и прах под твоими ногами! Хмм… – Сделав передышку, Семен почесал в затылке и признался: – Пол очень чистый, моя госпожа. Я не могу найти ни пыли, ни праха, но если ты укажешь, где…
Прервав его, он расхохоталась.
– Ты забавный человек, ваятель! Очень забавный! Мне говорили, что ты был в неволе в стране Иам… еще говорили, как ты разделался с целой шайкой нехеси и как раздобыл служанку, отспорив ее у кушитского колдуна… Так ли это?
– Да. – Снова молчание. Наморщив лоб и не поднимая глаз, Семен повторил: – Да, лучезарная владычица, благословенная… э-э… Амоном. С колдуном все мирно обошлось, а вот с нехеси вышла маленькая неприятность. Им, видишь ли, хотелось…
– Встань! – Кажется, кушитские истории ее не очень волновали. – Встань и подними голову! Я дозволяю тебе глядеть на меня!
Он распрямил колени и прищурился, на миг ослепленный горевшими в чашах огнями. |