Груди мои расплющились под ним, я чувствовала легкое покалывание волос на его груди, когда наши тела, сомкнувшись, двигались в размеренном ритме взад-вперед. Я извивалась, уворачиваясь от него, разжигая в нем неистовую страсть. Я чувствовала, как напрягаются и дрожат его бедра, когда он наконец входил в меня.

— Никогда, — шептал он.

— Никогда, — вторила я и закрывала глаза, не в силах вынести его пронзительный взгляд.

Ласковые, властные прикосновения заставляли меня снова устремляться ему навстречу.

— Нет, моя Саксоночка! — нежно сказал он. — Открой глаза. Смотри на меня! Вот оно, твое наказание, и мне тоже. Посмотри, что ты сделала со мной, как я вижу, что сделал с тобой. Посмотри на меня.

И я смотрела, словно пленница, прикованная к нему. Смотрела и видела на его лице страдания и боль его души, и силу страсти, и любовь ко мне. Но его глаза не давали мне возможности заплакать. Они притягивали мой взгляд и делали его бездонным, как соленое море. Его тело держало меня в плену, заставляя покоряться его силе, подобно тому как западный ветер надувает паруса баркаса.

Я устремлялась в него, как он — в меня, пока последние вспышки страсти не начинали сотрясать меня. Тогда он вскрикнул, и мы вместе закачались на волнах счастья, не отрывая глаз друг от друга.

Жаркое полуденное солнце раскалило белые известняковые горы. Я поискала глазами и вскоре нашла то, что искала. В одной из трещин огромного известнякового валуна росло нужное мне сейчас растение — алоэ. Я сорвала его, оторвала один листок и выдавила несколько капель на обожженную крапивой ладонь Джейми.

— Лучше теперь? — спросила я.

— Намного. — Джейми сжал пальцы, морщась от боли. — Здорово кусается и жжется эта крапива.

— Конечно. — Я оттянула ворот своей блузы и выжала несколько капель алоэ себе на грудь. Прохладный сок тут же принес облегчение. — Я рада, что ты не исхлестал меня всю, — сказала я, искоса взглянув на пучок крапивы, валявшийся неподалеку.

— Не говори так, Саксоночка, не нужно меня искушать, — сказал Джейми, наклоняясь и нежно целуя меня. — Дорогая моя, клянусь, что я никогда ни в горе, ни в ярости не подниму на тебя руку. В конце концов, — мягко добавил он, — я и так причинил тебе немало боли.

От внезапно нахлынувших воспоминаний у меня на глазах выступили слезы, но мне хотелось хоть как-то облегчить его боль.

— Джейми, — сказала я дрожащим голосом. — Ребенок… Тут не было твоей вины. Поначалу именно так я считала, но потом поняла, что ошибалась. Я думаю, что так бы случилось независимо от того, убил ты Джека Рэндолла или нет.

— Ты так думаешь? Возможно. — Он прижал мою голову к своей груди. — Мне стало немного легче от твоих слов, хотя ребенок значил для тебя не меньше, чем Фрэнк. Ты простишь меня за это? — В глядевших на меня глазах была тревога.

— Фрэнк… — встрепенулась я. — Но… тут нечего прощать. — Неожиданно мне пришла в голову мысль, что, возможно, он не знает о том, что Джек Рэндолл жив. Ведь Джейми заключили под стражу немедленно после дуэли. Но если он не знает… Я с трудом перевела дыхание. Лучше, если он узнает об этом от меня.

— Ты не убил Джека Рэндолла, Джейми.

К моему большому недоумению, он не казался удивленным или потрясенным. Он покачал головой, и солнце заиграло в его рыжих волосах. В тюрьме они основательно отросли, и ему приходилось постоянно отбрасывать их назад.

— Я это знаю, Саксоночка, — сказал он.

— Знаешь? Но… тогда… — Я растерялась.

— А больше тебе ничего не известно? — медленно произнес он.

У меня похолодели руки, невзирая на жаркий день.