В глубине души государь страдал от того, что не от Рюрика происходит. А межу тем князья Долгорукие от него род свой вели и везде кичились этим. Мол Рюриковичи мы истинные. Князья Милославские от Гедимина род выводили. Знатнейшими на Руси себя называли, хотя и добавляли «после государя великого». А получалось, что были на Руси роды древнее царского.

Поэтому царь никогда не допускал никаких вольностей в отношении с нижестоящими и даже самые знатные именовали себя его холопами, и назывались уничижительно Ивашка, Романка, Богашка, Петрушка.

Сейчас в этот ранний час государь одет в белый кафтан с золотыми шнурами. Волосы его тщательно ухожены и перехвачены золотым обручем. Пышная волнистая борода расчесана и пахла заморскими благовониями.

Царь принимал в палате ближних людей. Это Афанасий Ордин-Нащекин и дьяк иноземного приказа Алмаз Иванов. Люди они незнатные и возвышены самим царем за ум и таланты к делам государственным.

Ордин-Нащекин, сын мелкого дворянина, по рождению своему не мог подняться в государстве Российском выше сотника, но судьба благоволила ему, и он стал первым боярином и руководителем внешней политики государства Московского. В 1660 году его звезда поднялась особенно высоко.

– Что за вести принес ты, Афанасий? – спросил царь.

– Вести из Малороссии, великий государь. Гетман Хмельницкий, твой подданный, слишком подвержен влиянию разных людей. И от того он ненадежен.

– И что он сделал такого, чем мог прогневить меня, своего государя? – строго спросил царь.

– Пока ничего. Но слишком он нерешителен в исполнении воли твоей. Воевода Шереметев особой подмоги от него пока не дождался. Хотя Юрий ему и не отказывает прямо, но и помогать не спешит. Не радетель этот гетман дела твоего. Что нам с того, что он сын Богдана Хмельницкого? Сам Богдан не бог весть какая важная птица.

– Ты про что это?

– Род Хмельницких не слишком знатен. Я просмотрел родословные списки, что мне в приказе составили и…

– Афанасий, а ты сам разве из великого рода? – прервал боярина Алексей Михайлович.

– Я, государь? Я тобой возвышен, – смущенно пролепетал Ордин-Нащекин.

– Именно мной, Афанасий. И возвысил я тебя за ум, но не за знатность рода. И чин тебе пожаловал высокий, и боярство сказал. И надо многими знатными вельможами тебя я поставил. С чего это ты вздумал родословные списки читать? Али дела иного нет? А Богдан Хмельницкий был тем знаменит, что сделать смог!

– То мне ведомо, великий государь. Но все равно не радетель сын Богдана дела твоего.

– Мне все, что ты говоришь хорошо ведомо, Афанасий. Али ты думаешь, что твой государь ничего не видит?

– Что ты, великий государь! Велика прозорливость твоя и ум твой. Но не досуг тебе во все дела-то вникать. Нам в Украине верный человек надобен.

– Ты прав, – с улыбкой согласился царь.

– Прав? Но тогда за что коришь своего слугу Афоньку, великий государь?

– Ибо ты не понял всего, Афанасий. Пока пусть Хмельницкий для нас кое-что сделает. А затем мы подумаем, кем и когда его заменить.

Боярин и дьяк переглянулись. Царь не заметил этого и проложил:

– Вы помните договор мой с Богданом Хмельницким?

– Как не помнить, великий государь, – произнес Алмаз Иванов.

– Выгоден ли тот договор для нас? Что скажешь ты, дьяк?

– Не слишком, великий государь, – ответил Иванов. – Он годится лишь как временный договор. Не можно допускать, чтобы внутри державы твоей, великий государь, был кто-то полунезависимый от воли твоей.