Но, несмотря на их громкие крики «Остановить убийства», все было тщетно. Солдаты не обращали на них никакого внимания и продолжали бить, пытать и уничтожать.
Громко выкрикивая приказ, Зопирион направился в закрепленную за ним часть города. По пути он высматривал Абариша – дворецкого Илазара, так сильно влюбленного в греческую философию, который – если только он остался в живых – должно быть успел проверить эти идеи на практике. Так и не остановив кровопролития и отчаявшись найти Абариша среди живых или мертвых, Зопирион вернулся к Дионисию. Подошли и остальные полководцы.
– Идите снова. Но на этот раз кричите финикийцам, чтобы они спасались в греческих храмах! – распорядился тиран. – Идите и кричите: «Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!»
Дионисий повернулся к начальнику своих телохранителей.
– Агафий! Расставь людей всех греческих храмов. Пусть они защищают финикийцев, которые попытаются найти там спасение. Прикажи им громко выкрикивать мой приказ, когда они пойдут по городу. Финикийцы! Спасайтесь в греческих храмах!
– А как же ты, господин? – спросил Агафий.
– Я сам позабочусь о себе. Обойдусь и без тебя.
Когда наступил рассвет, несколько тысяч выживших жителей Мотии большими группами сидели на полу в греческих храмах. У каждого храма стояла бригада телохранителей Дионисия, защищая ворота, ведущие внутрь. Вокруг болтались солдаты, с награбленным добром в руках и изрыгая угрозы. Их взгляды пылали страстным желанием продолжить кровопролитье.
Глаза Дионисия были красны от недостатка сна, тем не менее, в железной кирасе и алом плаще выглядел величественно. Тиран прошелся по улицам, усыпанным безжизненными телами, и теперь его плащ был испачкан кровью и дымом. Его полководцы еле держались на ногах от усталости. Горели некоторые дома. Часть стратегов пытались, правда почти безуспешно, организовать из воинов пожарные бригады.
Большинство солдат практически не поддавалось организации. Забыв о воинской дисциплине, они носились по городу в поисках добычи, ломали и выбрасывали из окон верхних этажей домов не понравившуюся им мебель и домашнюю утварь, тем самым создавая опасность для проходящих под окнами людей. Другие слонялись у ворот греческих храмов, однако не решались вступить в открытое противоборство с отрядами телохранителей Дионисия, защищавших жителей Мотии.
Лица воинов были искажены жаждой крови. Дионисий прекрасно понимал, что жизнь граждан Мотии, спасшихся на территории греческих храмов, висит на волоске.
– Если я не придумаю, как усмирить сукиных детей, то они перережут моих пленников. А они мои! – пробормотал тиран.
– Всех греческих наемников, сражавшихся на стороне Мотии, приказываю отделить от остальных пленников, связать и отвести на большую землю!
К полудню пленные греки – окровавленные, голодные и в одних рубахах и связанные – стояли длинными рядами на берегу неподалеку от начала дамбы. Вокруг них беспокойно ходили солдаты Дионисия – грязные, с блуждающими дикими глазами люди разных народностей.
Над ними возвышался сидящий на огромном скакуне Дионисий.
– … жители Мотии, какими бы подлецами они ни были, сражались за собственные жизни. Но эти гнусные изменники, эллины‑перебежчики, эти чудовища и отцеубийцы – они не заслуживают легкой участи, – говорил тиран. – И мы должны преподать урок раз и навсегда всем эллинам, предложившим свое оружие непримиримым врагам Эллады. Мой приказ: придать их смерти!
Солдаты встретили слова Дионисия неистовой овацией, ударяя оружием по щитам. Они начали глумиться над пленниками, радостно взирая на их мучения и агонию. В этот день вдоль берега вставали крест за крестом. К заходу солнца все пленные греки были распяты на крестах, умирая долгой и мучительной смертью. |