– У тебя хватит денег? – спросил Асто.

– Спасибо, хватит. На деньги, которые ты любезно помог мне заработать вычислениями для твоих друзей, я могу добраться в любую точку Эллады.

– Так куда ты отправишься? Будешь снова работать на Дионисия, безжалостного врага ханаанского народа?

– Нет. Даже если бы он пригласил меня, я предпочел бы более тяжелый труд на менее взыскательного хозяина. Думаю, его неприязнь к ханаанцам вполовину меньше: вторая половина не более, чем игра на публику.

– Что привело тебя к такому выводу?

– Я долго думал о взятке, полученной от Гимилка за возможность ускользнуть. Если бы Дионисий на самом деле стремился изгнать с Сицилии всех финикийцев, он никогда бы не позволил карфагенянам так просто уйти. Следовательно, Карфаген ему нужен как пугало, чтобы удерживать в подчинении своих подданных.

– Возможно, ты прав. Да, возможно, ты прав. Большая политика всегда выходила за пределы моего поля зрения. Но если не в Сиракузы, то куда?

– Сначала я попытаюсь найти жену.

– Да помогут тебе в этом боги! Ты можешь обратиться к Инву.

– Потом я вернусь в Тарент в дом моего отца и займусь строительной практикой. Прощай, Асто!

– Кто знает, может, боги когда‑нибудь снова сведут нас.

Они пожали друг другу руки, обнялись, и Зопирион решительно направился к берегу.

Прошло много лет. Дионисий как и прежде крепко держал в руках Сиракузы, а после распространил свое влияние на большую часть Сицилии и южной Италии, организовывал государственные службы, покровительствовал искусству, состарился и умер. В Мунихионе‑месяце, в первый год сто третьей Олимпиады [67], когда Наусиген был архонтом Афин, Архит, пятый раз избранный архонтом Тарента, склонился над столом в своем кабинете.

На улице запоздалый весенний дождь поливал красные черепичные крыши. Комната была заставлена образцами и моделями различных устройств. Не обращая внимания на окружающих, Архит писал цифры и рисовал линии на вощеной дощечке: он исследовал законы геометрической прогрессии. У его ног возились четыре малыша, двое из которых были его внуками, а двое других – детьми слуг. Архит и в старости не изменил своей любви к детям. Когда дети подрастали, он давал им образование за свой счет.

Вошел слуга.

– О архонт! Пришел господин Зопирион с другом!

– Пригласи их немедля! И не слова о нашем сюрпризе! – Архит показал на малышей. – И отнеси ребятишек к матерям.

Архит тяжело поднялся и вперевалку направился во двор. Избегая выходить на середину двора, где поливал дождь, он через колоннаду прошел в переднюю. На полпути он столкнулся с друзьями.

– Зопирион!

– Архит! Помнишь Платона из Афин?

– Конечно, я встречался с ним во время его первого путешествия на запад… дай подумать… около двадцати лет назад. Тогда люди обращались к Платону по имени, полученному от рождения. А, Аристокл, не так ли?

Платон снял промокшую дорожную шляпу и стряхнул с полей воду. Ему было около шестидесяти лет. Среднего роста, коренастый и мускулистый, он был крепкий, но не такой тучный, как Архит. Густая, почти полностью седая борода покрывала грудь. Он легко улыбался, но редко смеялся. Говорил на чистом аттическом диалекте высоким резким голосом, сопровождая речь жестами, полными изысканного очарования.

– Старина Архит! Ты стал еще толще, хотя не мне говорить об этом, – сказал он.

– Входите, да снимите плащи. Мои слуги покажут тебе комнату. Как раз время обедать.

– Если мы не вовремя… – начал было Платон.

– Никоим образом, мой дорогой, никоим образом.