|
"Как все-таки силен здесь авторитет белого человека, — невольно подумал Серж, наблюдая эту сцену. — Такой сморчок, как Бурбон, ничуть не сомневаясь в своем праве распоряжаться и отдавать приказы, без труда держит в подчинении этих здоровяков. И ведь дело тут совсем не в лейтенантских нашивках…" Действительно, к чинопочитанию в черной армии Катанги относились весьма прохладно, как впрочем, и к воинской дисциплине в целом. Тот же исполнявший обязанности старшины подразделения чернокожий сержант с подчеркнуто белым именем Джозеф, поддерживал свой авторитет, лишь при помощи бычьей силы и неукротимой ярости, в которую впадал при малейшем неповиновении. Если бы не два этих фактора, его сержантское звание не слишком много бы стоило.
— Эй, Снежок, будешь кофе? Оклик капитана вывел его из задумчивости. Командир взвода удобно расположился на постеленной на сырую траву подушке из пористой резины, непременной спутнице старого немца во всех походах и призывно махал ему рукой. Рядом чернокожий капрал, почтительно согнувшись, держал в руках дымящийся котелок. "Когда только успели, черти?" — невольно удивился Серж, поспешно кивая капитану в знак согласия, кофе хотелось чертовски, особенно такого, приправленного острыми пряностями и имеющего просто божественный вкус, как умели готовить только местные. — Подходи, парень, — весело балагурил немец. — Твои земляки в свое время неплохо надрали мне задницу под Сталинградом. Так почему бы мне теперь не выпить с тобой кофе? Ведь может быть, именно твой папаша всадил там пулю в печень моему старшему брату. Препротивнейший, скажу тебе, мальчишка был мой старший брат, каждый день колотил меня, пока я не вступил в гитлерюгенд и не получил там охотничий нож. С тех пор он уже не решался поднять на меня руку. А под Сталинградом, когда было так холодно, что кофе замерзал прямо в котелках, он словил-таки пулю в печень. И умер в крови и в соплях с последней мыслью "все для Германии", так тогда любил рассказывать о погибших доктор Геббельс. Прозит, парень! Na zdorovie, русский! Затяжным глотком забулькала коньячная фляжка, а когда капитан оторвался, наконец, от серебряного горлышка и встряхнул ее в огромной густо поросшей жестким рыжим волосом лапе, жидкость плеснула уже где-то на самом дне. Немец разочарованно цокнул языком и, подумав немного, ткнул фляжкой в грудь Сержу. — Выпей, парень! Серж отрицательно качнул головой и отодвинулся от него, пить спиртное на и без того одуряющей жаре совсем не хотелось. — Пей, — настаивал немец. — Ты же солдат, а не баба. Добрый глоток шнапса еще никому не повредил. Серж все-таки взял у него фляжку и с сомнением принюхался к ней. Изнутри разило стопроцентной сивухой, причем сшибающей с ног крепости, наверняка, какое-то самодельное местное пойло. Немец смотрел на него выжидающе и под этим тяжелым взглядом налитых кровью глаз старого алкоголика, он все же сделал из фляжки короткий глоток. Алкоголь обжег ему гортань, свернул узлом горло, желудок сжался, не желая принимать огненную жидкость. Он поперхнулся, зажимая рукой рот. Огромная, как лопата, ладонь капитана с размаху хлопнула его по спине, возвращая возможность дышать. — Пей, парень. Пей за черную Африку. За Катангу и Чомбе. Пей за то, как нас всех naebali доктор Геббельс и дядюшка Джо. Пей… Серж живо вспомнил, как еще в Элизабетвилле по какому-то делу заглянул к занимавшему отдельный номер в отеле "Леопольд II" капитану и застал его сидящим по пояс голым в кресле-качалке. Немец тянул из плоской бутылки перно, закусывая лежащими рядом на столике фруктами. Когда Серж вошел в номер, капитан приветственно отсалютовал ему бутылкой и как раз потянулся за очередным куском поломанного на части банана. Под волосатой подмышкой мелькнули полустертые цифры давней татуировки, и молодой лейтенант армии Катанги с содроганием узнал в них легендарный эсэсовский номер. |
