|
Теодор Берджес, дядя Тео, отвернулся от племянницы, подвинул к себе кресло, стоявшее у небольшого письменного стола, и уселся лицом к Софии, сложив руки на животе и вытянув ноги, скрещенные у щиколоток. – Не пытайся изображать из себя дурочку, София, тебе это не идет, – обратился он к девушке и укоризненно покачал головой. – Сколько раз я должен повторять тебе: послушание, беспрекословное послушание – другого от тебя не требуется. Ты обязана делать то, что я тебе говорю, – у тебя нет иного выбора, детка. Зачем ты желаешь мне зла? Представь, что бы было, если бы Райдер Шербрук схватил меня этой ночью? Что сталось бы с тобой и твоим драгоценным братцем? Ты – несовершеннолетняя, тебя считают женщиной легкого поведения, у тебя нет ни денег, ни дома. Какое будущее ожидало бы тебя, если бы не мои заботы о тебе? Ты торговала бы своим телом на улицах города, а Джереми оказался бы в каком нибудь сиротском приюте! Хотя, возможно, твоему брату и удалось бы устроиться учеником к какому нибудь счетоводу, и он бы провел свою молодость, корпя над цифрами, и влачил бы нищенское существование. Поразмысли ка об этом, дорогая племянница, и впредь не смей проявлять непослушания. В противном случае, клянусь тебе… – Дядюшка Тео замолчал, поднялся с кресла и подошел к Софии; она в испуге шарахнулась от него в сторону, но Теодор Берджес взял девушку за подбородок и повернул ее лицом к себе. – Я клянусь тебе, София, что в следующий раз, когда ты сделаешь нечто подобное, я изобью тебя до смерти. Поняла? – София ничего не отвечала, и он, видя ненависть в ее глазах, добавил более мягким голосом: – Хотя, пожалуй, нет. Я убью не тебя, а твоего любимого ненаглядного брата. Да да, именно это я и сделаю. Понятно? – Да, – прошептала София. – Я вас хорошо поняла, дядя. – Вот так то лучше, – сказал Теодор Берджес и протянул ей гладкую, холеную руку с ухоженными, отполированными ногтями. София посмотрела на эту длинную красивую руку, на блестящие ногти и, сделав над собой усилие, медленно встала сама, без посторонней помощи. Теодор Берджес убрал руку и заметил: – Ты упряма, но я нахожу, что в женщине эта черта характера не лишняя. Мне также хорошо известно, что ты меня ненавидишь, но меня это отнюдь не огорчает, а лишь забавляет. Хотя, если бы ты была моей любовницей, я бы, не задумываясь, отхлестал тебя кнутом так, что ты сразу подобрела бы. А теперь отправляйся в постель. У меня есть кое какие соображения насчет тебя и молодого Шербрука. О, мой Бог, я так долго ждал, чтобы Грэйсон предпринял какие нибудь шаги, и он наконец написал своим хозяевам, а то, что граф Нортклифф послал сюда своего брата – а именно на это я и надеялся, – большая удача, да, большая удача. Пора как следует обдумать план действий, и – к делу! Да, кстати, моя дорогая, должен тебе сообщить, раз уж ты видела не одного обнаженного мужчину, что Райдер Шербрук сложен великолепно. У него тело атлета, сильное, мускулистое, и ты вскоре собственными глазами увидишь этот образчик мужской красоты. – Тео Берджес сделал паузу и уставился в пространство. – Надеюсь, мой план сработает, но необходимо все предусмотреть, отработать детали. Райдер далеко не глуп, я то полагал, что в его лице найду еще одного лорда Дэвида, но я ошибся. Шербрук ничем не похож на этого беспечного бездельника. Утром я сообщу тебе, какие действия от тебя требуются. В восемь часов утра София была уже на ногах и, почти одетая, воевала с застежками на лифе платья: каждая пуговица давалась ей с превеликим трудом, отдаваясь болью. Багровый кровоподтек под правой грудью за ночь изменил свой цвет на сизо желтый. София застегнула очередную пуговицу и скорчилась от боли, замерла, ссутулившись как старуха. Служанку бедняжке пришлось отослать, потому что она не хотела, чтобы та видела след от удара, и не желала разговоров и сплетен по этому поводу. Она больше всего на свете боялась за брата, Джереми, и готова была стерпеть любую муку, лишь бы мальчик не узнал о ее страданиях. |
