В нем, конечно, найду я друга, отца, покровителя, одним
словом всё. Ну, понял ли?
Иван. Понял-с. Так вашей повозке с пожитками постоять покамест на
улице?
Беневольский. Всё равно. Вели ей стоять на улице или въезжать на двор.
Мне не до того: в голове моей, в сердце такое что-то неизъяснимое, мир
незнаемый, смутная будущность!
Иван (отходя, говорит Федьке), Барин-то у тебя, видно, большой
искусник.
ЯВЛЕНИЕ 2
Беневольский, Федька
Беневольский. Что он тебе сказал?
Федька. Барин-де твой, видно, большой искусник.
Беневольский. Искусник... Так простолюдины называют артистов. Да, я
артист; где мой журнал дорожный? (Федька вынимает из сумки, что у него за
плечами, кучу бумаг и медный карандаш) Подавай сюда! Записать, непременно
записать первые чувства при въезде в столицу. (Пишет) Мирюсь с Тобою,
Провидение! я в желанной пристани...
Федька. Ох, кабы перекусить что-нибудь! Да у кого здесь попросишь? все
и люди-то смотрят на тебя такими тузами, как будто сами господа; а позывает,
ой! позывает: кибитчонка-то всё вытрясла, проклятая.
Беневольский. Вступаю в новый для меня свет. - Ну, однако, какой же
новый? Я его знаю, очень хорошо знаю: я прилежал особенно к наблюдениям
практической философии, читал Мармонтеля, Жанлис, пленительные повести новых
наших журналов; и кто их не читал? кто не восхищался Эльмирой и Вольнисом,
Бедной Молочницей? Они будут водители мои в этом блуждалище, которое
называют большим светом.
Федька. Посидел бы он шесть дней да шесть ночей на облучке, не взбрела
бы всякая всячина на ум; попросил бы съестного да завалился бы спать. Правду
сказать, ведь и ему не малина была: сидячей частью об книжный сундук,
головой об плетеную будку простукался, сердечный, во всю дорогу. Ну, да что
им, грамотеям, делается? не давай ни пить, ни есть; дай перо да бумаги, - и
сытехоньки, и горя половина.
Беневольский. Не говори вслух, ты мне мешаешь.
Федька. Неужто вы впрямь с дороги да и за дело?
Беневольский (не слушая его). Здесь увижу я эти блестящие собрания, где
вкус дружится с роскошью; в них найду женщин милых, любительниц талантов,
какую-нибудь Нинону, Севинье, им стану посвящать стишки маленькие, легкие;
их окружают вертопрахи, модники - я их устрашу сатирами, они станут уважать
меня; тут же встретятся мне авторы, стихотворцы, которые уже стяжали себе
громкую славу, признаны бессмертными в двадцати, в тридцати из лучших домов;
я к ним буду писать послания, они ко мне, мы будем хвалить друг друга. |