|
.. А розовощекий коротышка прокурор с шелковистыми седыми волосами и тонкими, закрученными кверху усиками подпрыгнет, как чертик из коробочки, и выкрикнет с искренним негодованием: - Вы уж скажите прямо, что за это ужасное убийство ответственна французская армия! И эти люди, как и многие другие, будут спорить о степени его вменяемости. Но разве можно ее определить, находясь в зале суда, а не там, где все это случилось? Ведь и сам Малыш Луи не мог разобраться в своем тогдашнем состоянии и рассказать, о чем он думал в течение последних двух суток. Чего только не приходило ему в голову, хотя бы в первые часы того злополучного дня, когда он вернулся после полудня на виллу Карно. А тут еще ром, который не опьянил его, но понемногу превратил в беспомощную жертву, обезумевшее от страха насекомое, зажатое в огромном кулаке. И в конце концов, все эти люди никогда ничего не поймут. Не поймут и его реакции или, скорее, отсутствия реакции: ведь, обнаружив труп Констанс, он сперва был лишь раздосадован, а потом убежал, гонимый страхом ареста, сожалея, что рядом с ним нет Луизы. Его мучило одиночество. Признавшись в этом, он рассмешил бы присяжных. Но это была правда. Одиночество было ему нестерпимо, а он всегда был одинок! Конечно, не по вине этой бедной женщины, его матери, не похожей на других матерей. Малыш Луи прекрасно помнил - ему не было пяти, и что он мог тогда натворить? - как она с отчаяньем закричала на него: - Навязался ты на мою голову! Мэр селения Ле-Фарле терпеть не мог Малыша Луи и всякий раз напоминал полевому сторожу <Низший административный чин во французских деревнях, исполняющий также обязанности полицейского.>, чтобы тот получше приглядывал за сорванцом. И все они так. А уж парни из Марселя, Жэн и его дружки, и вовсе ничего не понимали. Они не сомневались, что Малыш Луи для того и связался с ними, чтобы стать членом шайки. Да ведь и любовь была для Луи не увлечением женщиной, а просто жизнью вдвоем, избавлявшей от одиночества. "Баста!" - говаривал он себе, чтобы избавиться от неприятных мыслей. Он и нынче с утра до вечера мог повторять "баста". Но вот что раздражало больше всего - не успевал он прогнать одну мысль, как появлялась другая, не менее мрачная, тогда как все окружающие жили своей повседневной дурацкой жизнью, ни о чем не догадываясь и с безразличными лицами слоняясь по улицам. Смекни он сразу, как все получится, - удалось бы ему вовремя удрать в Италию или нет? Уж так ли необходимо было возвращаться за ключом, на котором остались отпечатки его пальцев? Позарились ли "марсельцы" на. старухины деньги и нашли ли их? А может быть, просто хотели ему отомстить? Сумели ли они увезли Луизу? А если... Факты утрачивали реальность, а он с больной головой, как после кошмарного сна, все думал, беспрерывно возвращаясь к исходному пункту, стараясь обрести ясность мысли, ни на что не обращать внимания. Он невольно пожимал плечами, заметив вдруг чье-то безмятежное лицо, бог весть зачем промелькнувшее в людском потоке. А причиной всему - ключ в двери, труп, кровь... Он находил решения, отбрасывал их и вдруг спохватился, что совершенно забыл о перчатках и остром ноже на кухонном столе. В комнате на зеркальном шкафу он видел вместительный чемодан. Констанс говорила, что купила его еще в прошлом году к лыжному сезону. Таких подробностей громоздилось сотни и тысячи. |
