А украинский и русский народы по сути дела являются одним народом. Из сорока пяти миллионов населения Украины почти восемнадцать процентов составляют русские. И это при том, что из семидесяти восьми процентов украинцев около двадцати пяти процентов составляют биэтнические русско-украинцы, то есть те, кто наполовину русские и наполовину украинцы. Это получается около семнадцати миллионов, то есть почти треть населения русские и наполовину русские. Так это в самой Украине. А сколько таких смешанных браков живут в России? Вот почему мы фактически единый народ.

По всей России поют украинские песни, а на Украине поют русские. Во всех фольклорных концертных программах обеих стран популярны украинские и русские танцы. Мы пользуемся украинскими поговорками, а украинцы русскими. Мы неотделимы друг от друга. Миллионы людей, живущие в России, имеют родственников на Украине. Мои родители живут в Киеве, а я живу и работаю в Москве. Так о каком разделении может идти речь? Надо же об этом спросить народ. Хочет ли он после трёхсотлетнего совместного проживания разделяться?

Вот у вас на юге Судана прошёл референдум, и только после этого было принято решение о разделении на два Судана. Так это и правильно. А у нас в Киеве на майдане группа отщепенцев решала вопрос о вхождении Украины в состав Евросоюза. Потому майдан и назвали Евромайданом. А народ спросили об этом на референдуме? В Норвегии по этому же вопросу был референдум, и народ отказался от вхождения в Евросоюз. И Норвегия в него не вошла. Вот как решаются большие вопросы.

Я ведь только что сам вернулся из Киева. Меня чуть не сожгли в машине на этом Евромайдане. Я своими глазами видел этих фашиствующих молодчиков с цепями в руках. У меня до сих пор на грудной клетке гипсовый бандаж от их взрыва.

— Так это у вас повязка на груди? А я смотрю и думаю, что похоже на бронежилет под пальто, — удивляется Салва.

Он рассказывает мне, что знаком с Халимой, так как встречался с нею в Джубе. В Москве она будет работать его помощником, а Рита секретарём.

Но, наконец, объявляют посадку самолёта из Хартума. И вот уже они идут, мои милые женщины. Халима в белой шубке, которую она купила ещё во время учёбы в Москве. Она улыбается и подбегает ко мне, повисает у меня на шее, пряча голову в плечо. Я лицом утопаю в её пышной причёске, машинально протягиваю букет цветов Рите, а сам беру голову Халимы руками, отнимаю от плеча и вижу, что улыбка исчезла с губ, а из голубых глаз потекли слёзы. Целую губы, глаза, нос, лоб, зарываюсь носом в меховой воротник, пытаясь поцеловать шею. Она смеётся и крепко целует в губы.

Мы могли так долго обниматься, но слышим голос Салвы:

— Миссис Халима, нам пора ехать. И здравствуйте.

Халима просит прощения и протягивает руку Салве, а я обращаю внимание на Риту. Она выглядит элегантно в чёрной норковой шубе и шапке из того же меха, в туфлях на высоком каблуке и с моим букетом белых лилий. Я сразу подумал, что она будет хорошей парой Евгению Фёдоровичу, если его одеть столь же элегантно. Думает ли он об этом сейчас, находясь в бунтующем Крыму? Наверное, думает. Во всяком случае, просил сразу же позвонить, как приедем домой.

Я осторожно обнимаю Риту. Она радостно подставляет щеку для поцелуя. Всё-таки она моя тёща. Салва командует носильщику везти тележку с вещами за нами и возглавляет шествие к микроавтобусу, куда и грузится багаж. Заместитель посла сказал, что мы поедем сразу к дому, в котором будут жить Халима, Рита и, как он понимает, я, где всё уже готово к встрече: жена Салвы приготовила обед.

— Ей это не трудно, — говорит Салва, — потому что мы живём в квартире рядом.

Я нахожу свою машину, вынимаю из неё пакеты с провизией, перекладываю в рафик и освобождаю своего водителя. Он может заработать подвозом каких-нибудь пассажиров по пути до Москвы, что, конечно, его радует.

А мы вчетвером садимся в рафик с дипломатическим номером и отправляемся на Большую Якиманку.