— Где отец Каллагэн? Что вы делаете? — голос ее был почти истерическим.

— Кто вы? — спросил Бен.

— Я миссис Кэрлесс, домоправительница отца Каллагэна. Где он? Что вы делаете? — руки ее начали дрожать.

— Отец Каллагэн уехал, — сказал Бен так вежливо, как только мог.

— О, — она закрыла глаза. — Это как-то связано с тем, что происходит в городе?

— Да.

— Я так и знала, — сказала она. — Я ни о чем не спрашивала. Он сильный человек. Они говорили, что он недостоин занимать место отца Бержерона, но это неправда. Они сами были недостойны его.

Она смотрела на них, широко раскрыв глаза. Из левого глаза выкатилась слеза и покатилась по щеке.

— Он не вернется?

— Я не знаю, — тихо сказал Бен.

— Они говорили, что он пьяница, — сказала она, будто не слыша. — А разве хоть один ирландский священник не прикладывался к бутылке? Никто из этих лицемеров не стоит и пальца его! Он выше их! — ее голос, почти крик, поднимался к лепному потолку. — Он был священник, а не святоша!

Бен и Марк слушали ее, не прерывая. В этот день их уже ничто не могло удивить. Они уже не ощущали себя мстителями или спасителями; они забыли об этом. Они просто жили.

— Когда вы видели его в последний раз, он был здоров? — спросила она их, не вытирая слез, которые лились из ее глаз.

— Да, — ответил Марк, вспомнив отца Каллагэна на кухне, с крестом в поднятой руке.

— И вы теперь делаете его дело?

— Да, — опять сказал Марк.

— Тогда делайте, — почти приказала она. — Чего же вы ждете? — и она быстро пошла прочь в своем черном платье, единственный плакальщик на совершившихся вокруг грандиозных похоронах.

Опять у Евы — в последний раз. Было уже десять минут седьмого. Солнце висело у горизонта, почти касаясь верхушек сосен.

Бен подогнал машину к дому и поглядел вверх, на окно своей комнаты. Оно было незанавешенным, и он видел пишущую машинку, рукопись и стеклянный шар наверху ее. Странно, что он видел все это отсюда, видел четко, как будто все в мире осталось здоровым и нормальным.

Он перевел взгляд на заднее крыльцо. Плетеные стулья, на которых они со Сьюзен впервые поцеловались, стояли рядом, как и тогда. Дверь, ведущая в кухню, была открыта.

— Не могу, — пробормотал Марк. — Я правда не могу. Глаза его были белыми и расширенными. Он поднял колени и почти скрючился на сиденье.

— Ты должен, — сказал Бен. Он взял две ампулы со святой водой. Марк резко очнулся, словно прикосновение их могло его обжечь.

— Пойдем, — сказал Бен. Он уже исчерпал запас аргументов. — Пойдем. Пойдем же.

— Нет.

— Марк!

— Нет!

— Марк, ты мне нужен. Остались только мы с тобой.

— С меня довольно! — крикнул Марк. — Я больше не могу! Как ты не понимаешь, что я не могу на него смотреть?

— Марк, мы должны сделать это. Ты это знаешь? Марк взял ампулы и медленно сжал их в руке.

— О Боже, — прошептал он. — Боже, — потом посмотрел на Бена и кивнул. Это движение было резким и судорожным. — Пошли.