Чтобы привести себя в порядок, пришлось ненадолго удалится за деревья. Много времени мне и не потребовалось. В качестве последнего штриха я собрала волосы в хвост и, стараясь ступать как можно увереннее, вернулась в лагерь.

Встретили меня не сказать, чтобы странно, но все равно как-то не так. И хотя сами мужчины не сказали ничего, их глаза не смогли солгать. Они смотрели на меня со смесью восхищения и… и робости? Там, где вчера были смешки, сегодня оказалась настороженность и опаска. Да, выглядела я внушительно. Знаю. Но, пожалуй, всё это не отложилось бы в моей памяти, если бы не случайно перехваченный мной взгляд Векселя. И оттого, что он был брошен исподтишка, в полной уверенности, что я его не увижу, меня пробрала оторопь. Мне приходилось видеть подобные взгляды, — взгляды, бросаемые в момент, когда я только становилась напротив противника. Меч еще спокойно лежит в ножнах, но все уже ждут, когда он, сверкнув в солнечных лучах, окрасится чей-то кровью. Сейчас же со мной был только нож, да и о нём было известно лишь мне. Но ощущение было такое, будто Вексель только того и ждёт, что я прямо из воздуха вытащу клинок добротной кривградской стали и к чертям собачим разнесу половину лагеря. А потом с хрипом умру от их оружия, успев в короткой схватке унести некоторых из них за собой в холодную мглу могилы. Но я не собиралась ни вытаскивать меч, ни тем более умирать. Поэтому я, сделав вид, что ничего не заметила, просто кинула сумку за спину, с усталым видом прошла к своей лежанке и, вольготно развалившись, провалилась в сонное забытье.

Проснувшись и приоткрыв глазоньки, я с радостью узнала, что проспала не весь день, а только до полудня. Солнце находилось в самом зените. Пахло рисовой похлебкой. И я, ещё едва-едва поднявшаяся, сонно потиравшая глаза, уже размечталась о чашечке этого чуда. Но мечтам в очередной раз не суждено было сбыться.

На подошедшего Тёрма я обратила внимание, только когда к моим ногам упал меч в деревянных, но искусно сделанных ножнах. В недоумении я посмотрела на парня.

— Ты вроде у нас дочь кузнеца и к кузнецу в подмастерья метила, — не повел бровью он. — Значит, должна разбираться в оружии. Что ты можешь сказать об этом мече?

Ясно, меня проверяли.

Я улыбнулась. "Вот здесь Вы просчитались, Термарель. В оружии я разбираюсь отменно".

— Этому мечу не менее трех лет, — сказала я, расположив оружие поперек ладоней. И пальцем указала на метку производителя. — Данный оружейник не далее трех лет назад как скончался. — И предвидев вопросы, добавила, — Марко Каэльо был известен во всей Рустании, он делал лучшее оружие. — вынула меч из ножен, осмотрела лезвие. — Этот клинок мог знать великое число битв или… не знал ни одной.

Камерлинец вопросительно изогнул бровь.

— На металле, кованном этим оружейником, не остается отметин, — пояснила я.

— Твой батюшка часто с ним работал?

— Мой батюшка не работал с ним вообще. Лишь однажды приехавший к нему друг похвалился таким оружием, — я опять недоговаривала. Да, отец не работал с кривградскими металлами, но у него был отменный, подаренный Марко Каэльо меч, который и сейчас висит над моей кроватью. Я так ни разу и не осмелилась взять его в руки…

Мне показалось, что Терм остался доволен ответом. Но он не собирался заканчивать разговор.

— Ты владеешь мечом?

Я не успела ответить, как надо мной пронеслось гладко-острое лезвие. Тело успело присесть, среагировав быстрее, чем сообразила голова. Он меня проверял. Проверял, умею ли я драться и сколь хорошо. Что ж, сильно стараться не буду.

Мы скрестили оружие. Камерлинец тоже не выкладывался на полную, но все равно был сильнее. К тому же меч, что я держала в руках, был мужским и не очень удобным — рукоять оказалась в полтора раза шире моей ладони.