Томас повернулся к кушетке и, вытащив торчавший из-за сумок красный продолговатый сверток, передал его мне.

– По-моему, здесь тоже оружие.

Я придерживал сверток, а Томас разворачивал ткань, – там оказались ружье и меч в ножнах. Быстро взглянув на ружье, профессор решил сначала осмотреть меч. Он вытащил клинок и, взявшись за рукоять, взвесил его в руке, а затем вложил обратно в ножны.

– Французская выделка – это видно по рукояти. Видишь, как украшена эта гарда – так просто, но изящно, а эта… quillon… как это по-датски? В общем то, что защищает руку от ударов противника… Какой на нем мелкий, почти филигранный узор. Только французы так умеют. А вот это – напротив, – Томас отложил меч и взял ружье, – здесь изяществом и не пахнет. Сработано на редкость грубо, особенно приклад и спусковой механизм. Можно даже сказать, что подобное оружие оскорбляет взор. Ты уже, наверное, догадываешься, но я все же с полной уверенностью скажу, что это шведская работа. Подобные затворы делают только в балтийских странах, и припоминаю, что видел нечто подобное у шведских солдат.

Томас отдал мне оружие, и я вновь завернул ружье и меч в красную ткань.

В этот момент профессор пробормотал вопрос, который я и сам хотел задать.

– Но зачем вдруг французскому графу понадобилось шведское ружье?..

Томас опять подошел к окну, но внезапно обернулся и спросил:

– Пистолет лежал на самом верху?

– Нет, под одеждой. Сверху было три или четыре предмета.

Он довольно кивнул и вернулся к изучению книги, а я взялся за следующую сумку.

Сверху лежал небольшой кожаный несессер, в котором хранились ножницы, бритвенные принадлежности и пара флаконов с духами. В сумке я также обнаружил помятые металлические ножны с длинным ножом внутри, рукоять которого оканчивалась каким-то странным шариком, а рядом – нож поменьше, в обычных кожаных ножнах. Затем я вытащил несколько пар носков и другую одежду, но когда добрался до дна, то снова выудил кое-кто интересное. Сначала – холщовый мешочек, а затем маленький, искусно выделанный кожаный футляр с серебряным тиснением, линии которого складывались в витиеватую монограмму. Насколько мне удалось разобрать, монограмма представляла собой инициалы “Ф. А.”. В футляре хранился золотой перстень с печаткой, где были выгравированы те же инициалы. Я подошел к профессору и снова оторвал его от чтения.

– Ага, что это у нас тут? – Томас явно заинтересовался. – Монограмма “Ф. А.”… Видимо, это инициалы: Филипп д’Анжели. А сургуч в его вещах есть?

– Да, вот в этом мешочке – там сургуч, чернильница, порошок, перья и бумага. – Я высыпал содержимое мешочка на кровать, а Томас вытащил из этой кучи свернутую бумагу со сломанной печатью, развернул ее и углубился в чтение. Заглянув ему через плечо, я тоже попытался прочесть, но написано было неразборчиво и, вдобавок, по-французски – а в этом я был не силен.

Дочитав до конца, Томас коротко пересказал содержание документа. Это оказалось письмо, адресованное графу д’Анжели и начинавшееся словами “Дорогой Филипп, надеюсь, это письмо попадет к вам до того, как вы покинете Амстердам”. По всей видимости, письмо написал младший брат графа. Он рассказал, что дядюшка находится при смерти и отец желает, чтобы Филипп быстрее вернулся домой. Читая между строк, Томас догадался, что между отцом и Филиппом не раз разгорались ссоры из-за женщины, с которой Филипп желал связать себя узами брака. Скривившись, Томас свернул письмо.

– Старая история, которую мы уже неоднократно слышали и прежде. Сын хочет жениться на женщине ниже себя по происхождению, а отец этому противится, из-за чего сын пускается в странствия и становится авантюристом и воином.