|
Тело, разлетевшееся на куски, собиралось воедино. Сначала – кости. Череп подпрыгнул вверх из лужи разбрызганных мозгов. Зрители приветствовали каждое действие на сцене громкими возгласами одобрения. Начала формироваться кожа. Внутренние органы принимали свою обычную форму, кости обрастали мясом. Новая кожа получилась гораздо бледнее старой, волосы – грязно‑русого цвета со следами черной краски. Глаза – большие, глубокие – сверкали, как два кабошона. Грудь стала твердой и плоской. Это был мальчик. Хотя понять, что это именно мальчик, можно было лишь потому, что он был совершенно голый... и в нем было что‑то от гермафродита, как когда‑то – в Тимми... Нет, этот мальчик, конечно же, не был кастратом... То, как он бился на сцене, как его бедра ходили ходуном, как он сжимал губы, как каждое его движение заводило публику... все в нем просто сочилось безудержной сексуальностью, такой, какой никогда не было – и не могло быть – в представлениях Тимми. Эйнджел Тодд вернулся.
– Танцуй со мной, Тимми, – сказал он. Зал просто взревел в приступе наслаждения, близкого к оргазму. Два Тимми Валентайна! И они, эти люди в зале, совершенно не замечали того, как сильно они отличаются друг от друга... один – человек, второй – совершенно бесчеловечный... Впрочем, так и должно быть, подумал Тимми. Они же вообще ничего не видят. Они слепые... Он танцевал вместе с собственным отражением, которое не было его отражением. – Тимми, Тимми, – говорил ему Эйнджел, – это полный отстой. Какой‑то поганый колдун запихал меня в эту чертову бутылку, и мне пришлось убивать всех, кто стоял у меня на пути, чтобы выбраться. – А теперь ты убьешь и меня? – Пока не знаю, я еще не добрался до этого места в сценарии. Заткнись и танцуй. И они продолжали свой танец. Практически обнявшись, едва не касаясь друг друга губами. Эйнджел был словно Нарцисс, мастурбирующий в диком танце на свое отражение; в то время как Тимми, повторявший все его движения, делал это равнодушно и холодно, с выверенной, чуть ли не геометрической точностью. – Тебе это не нравится, да? – спросил Тимми. – В смысле – быть мертвым? – А ты тоже не можешь нормально общаться с живыми. – Тебе не хватает любви. – В жопу любовь. У меня ее никогда не было, да и теперь она мне не нужна. – Если ты протянешь достаточно долго, к тебе придет сострадание. И любовь. Я знаю. Так было со мной. В плену у вечности возможно все. – У меня нет времени на всю эту чушь. Давай, Тимми, пора начинать. – Что начинать? – Всему свое время, братишка. – Хит станет вампиром? – Ты задаешь слишком много вопросов, черт побери, давай танцуй! Иисус смотрит на нас. Мы должны вместе продолжить твой тур. Может быть, даже потом забабахаем новый альбомчик. – Да пошел ты! Они танцевали. И на этот раз Тимми не подал сигнал музыкантам, и они перешли к финальной части. И началось... Это была та самая часть, в которой и были задействованы все спецэффекты. Мертвая женщина высотой с десятиэтажный дом – сошедшая с громадной репродукции картины МакКендлза – начала свой морфинг. Каждое преобразование сопровождалось пронзительными воплями восторженной толпы. Вот она превратилась во взбешенного леопарда. Вихрь. И вот на сцене – Дороти, которая уже превращается в огромного льва. Истошные вопли. Множественный оргазм десятитысячной толпы. – Смотри! – кричал ему Эйнджел. – Сколько энергии в этой толпе! Мы можем выпить ее и насытиться. И тогда мы с тобой сможем управлять всем, что происходит вокруг! Огромные руки протянулись к зрителям, лазерные лучи высекали блескучие искры из этих призрачных рук. |
