Сирра не чувствовала ни малейшего ужаса при мысли, что ее везут к черкесу-палачу. Она знала уединенный, глухой дом Будимира, неоднократно приходила она туда из Галаты, знала и палача, и старую башню, в которой он жил, и потому нисколько не боялась своей новой тюрьмы. Напротив, ей было очень приятно, что ее отправляют именно в это глухое, уединенное место. Она все еще не теряла надежды обличить и низвергнуть ненавистного, прибегающего к низким средствам Мансура-эфенди. Одно ужасало ее — это мысль, что Мансур и Гамид-кади, прикрываясь законом, велят казнить ее за убийство. Она давно уже не сомневалась в том, что убийство старой Ганнифы было совершено греком по поручению Мансура и Гамида-кади и что при этом рассчитывали свалить все именно на нее. Теперь, когда она была во власти кади, не было никакой возможности оправдаться, да и бесполезно было приводить доказательства своей невиновности.

На набережной они взяли лодку и приказали везти себя в Перу, к каналу, проходящему через лежащий за Тафиной цыганский квартал. Лодочник отнес связанную Сирру в лодку, куда вошли Мансур и Гамид-кади.

На Босфоре было совсем тихо, и лодка неслышно плыла от Скутари наискосок к другому берегу. Скоро они добрались до канала, и лодочнику велено было завернуть в него и ехать до Симон-Перы. В цыганском квартале, состоящем из полуразвалившихся шалашей и лавок, тут и там слышались шум и музыка, сверкали огоньки — это, вероятно, пировали богатые иностранцы, забавляясь цыганскими песнями, танцами и музыкой.

Скоро лодка пристала к совершенно пустынной местности за Перой. Невдалеке стояла старая башня, окруженная стеной и отданная во владение черкесу-палачу Будимиру. Гамид развязал ноги Сирре, а Мансур расплатился с лодочником.

Затем они отправились в дом к Будимиру, чтобы передать ему Сирру. Никому бы и в голову не пришло искать ее в этом месте.

XXVII. Союзница

После отъезда султана и султанши Валиде гости еще некоторое время оставались на празднике принцессы, а потом незаметно удалились один за другим.

Гассан должен был сопровождать султана, а потому не мог дождаться результата выполнения Керимом-пашой поручения султанши, но он был твердо уверен, что тот непременно доставит Сирру во дворец султанши Валиде, значит, была еще надежда низвергнуть Мансура.

Последние гости заметили отсутствие Сади-паши и по секрету говорили друг другу, что во внутренних покоях принцессы, вероятно, в этот вечер празднуется помолвка, но пока не хотят делать ее гласной. И весь остальной вечер, пока не разошлись последние гости, только и говорили, что о счастье молодого, смелого офицера и о любви принцессы.

Вдруг во дворец, запыхавшись, вошел камергер султанши Валиде и, узнав, что императрица-мать давно уже отправилась к себе во дворец, опрометью бросился туда.

Вскоре вернулся и Лаццаро. Он еще застал ненавистного ему Сади в будуаре своей госпожи и успел подслушать их разговор.

Кровь бросилась ему в голову при виде Сади в объятиях принцессы. Зависть и злоба к этому счастливцу вспыхнули в нем, между тем он должен был видеть его возлюбленным своей госпожи и, очень может быть, даже назвать его своим господином.

Мысль эта бесила грека, он не мог перенести ее, смертельно ненавидя Сади-пашу, но он вынужден был скрывать свои чувства.

Сади уже поздно оставил дворец принцессы. Во дворе ждал его щегольской экипаж принцессы, который Рошана подарила ему вместе с лошадьми, кучером и лакеем, но Сади не принял этого подарка.

На следующее утро, едва он успел проснуться, как слуга доложил ему о Гассане-бее, и только Сади встал с постели, как уже друг его быстрыми шагами вошел в комнату.

— Мне очень нужно поговорить с тобой, Сади, хорошо еще, что я застал тебя дома, — сказал он, — я должен передать тебе одно важное известие: Керим-паша слишком поздно пришел в караульню кавассов!

— Слишком поздно? Быть не может! — сказал Сади.