— Значит, — прорычал Тристрам, — вы его видели, да? Изменница, сука, — добавил он. А потом: — Это все объясняет. Я знал, что не мог ошибиться. Я знал. Лживая вероломная маленькая… — Он говорил серьезно.

— К сожалению, — сказал капитан, — насчет письма вам придется поверить мне только на слово. Думаю, ваша жена будет все отрицать. Но она будет ждать очередного короткого выступления по телевидению вашего брата Дерека, ибо просила его дать в коротком очередном выступлении тайный знак. Попросила каким-либо образом вставить слово «любить» или слово «желать». Прелестная идея, — прокомментировал капитан. — Вы, однако, как я понимаю, не сочтете необходимым ждать подобного подтверждения. Видите ли, этого может и не случиться. В любом случае два эти слова, то, другое или оба вместе, вполне естественно, могут встретиться в телевизионной речи патриотического характера (ведь сейчас все телевизионные речи патриотические, не так ли?). Он может что-нибудь сказать о любви к стране, о желании каждого, видите ли, внести вклад в разрешение нынешней чрезвычайной ситуации. Суть в том, как я понимаю, что вам захочется действовать почти немедленно.

— Да, — сказал Тристрам. — Немедленно. Она может съезжать. Она может идти. Она может проваливать. Я больше вообще видеть ее не желаю. Пусть рожает своего ребенка. Пусть рожает его где угодно. Я не стану ее останавливать.

— Вы хотите сказать, — в благоговейном страхе спросил капитан, — ваша жена беременна?

— Не от меня, — сказал Тристрам. — Я так и знал. Клянусь, не от меня. От Дерека. От свиньи Дерека. — Он грохнул по столу, стаканы заплясали под собственную музыку. — Родной брат мне наставил рога, — сказал он, как в какой-то потешной елизаветинской пьесе.

Левым мизинцем капитан разгладил рыжеватые усы — сперва один, потом другой.

— Понятно, — сказал он. — Официально мне это неизвестно. Нет доказательств, видите ли, что вы не несете за это ответственность. Существует возможность, вы должны признать, что этот ребенок, — если когда-нибудь этот ребенок родится, чего, разумеется, официально произойти не должно, — что это ваш ребенок. Я имею в виду, откуда кому-нибудь официально знать, что вы говорите правду?

Тристрам прищурился на него:

— Вы мне верите?

— Чему я верю, к делу не подошьешь, — сказал капитан. — Однако вы должны признать, что, пришив это дело Комиссару Популяционной Полиции, мы столкнемся, видите ли, с недоверием. Связь с женщиной — другое дело. Для вашего высокопоставленного брата это грешно и глупо. Но обрюхатить inamorata — блистательный пример головокружительного идиотизма, чересчур идиотского, чтобы в него поверить. Видите? Видите? — Он впервые использовал это выражение в качестве прямого вопроса.

— Я до него доберусь, — пригрозил Тристрам. — Не бойтесь, я до этой свиньи доберусь.

— Выпьем за это еще по одной, — сказал капитан. Черный официант торчал поблизости, похлопывал металлическим подносом по своему чуть согнутому колену, немелодично гудя под жестяной барабан. Капитан щелкнул пальцами. — Еще два двойных, — заказал он.