— Охрана! — крикнул капитан.

— И, — сказал Тристрам, — оставьте в покое моего ребенка. Это мой ребенок, вы, маньяк-детоубийца. — Он начал слабыми кулаками постукивать в капитана, как в дверь. — Мой ребенок, свинья. Мой протест, мое грязное слово грязному миру, ты, разбойник. — И начал обыскивать капитана на предмет синтешока проворными длинными обезьяньими руками.

— Охрана! — крикнул капитан, отбрыкиваясь от него.

Блаженный Эмброуз Бейли отпустил капитанские ноги, пополз, упав духом, назад к своему топчану.

— Пять раз «Отче наш» и пять «Богородице, Дево, радуйся», — сказал он небрежно, — сегодня и завтра в честь Цветочка. Идите с миром, Бог вас благословит.

Явившийся охранник весело спросил:

— Не доставили вам никаких неприятностей, а, сэр? Хорошо. — Руки Тристрама, слишком слабые для дальнейшего обыска, повисли по бокам. — Вот, — ткнул в него пальцем охранник. — Настоящим кошмариком был террорист, когда только тут появился. Никак не могли его вразумить, настоящий преступник. Теперь здорово пообломался, — с оттенком гордости сказал он.

Тристрам забился в свой угол, бормоча:

— Мой ребенок, мой ребенок, мой ребенок.

С этим спондеем в ушах капитан ушел, нервно усмехаясь.

Глава 5

В конце декабря в Бриджуотере, графство Сомерсет, Западная Провинция, мужчина средних лет по имени Томас Уортон, шедший домой с работы вскоре после полуночи, подвергся нападению каких-то юнцов. Они пырнули его ножом, ободрали, насадили на вертел, смазали жиром, нарезали, приготовили, — открыто, без всякого стыда, в одном из городских кварталов. Голодную толпу, которая шумно требовала ломтей и кусков, удерживали позади — чтобы не нарушился Королевский Мир — жующие, брызжущие слюной серые. В Тереке, Северный Райдинг, трое парней — Альфред Пиклс, Дэвид Огден и Джеки Пристли — были насмерть убиты молотком в темной пивной и утащены через задний двор в дом чуть дальше по улице. Два вечера улица веселилась под дымок жаркого. В Стоуке-на-Тренте из-под снега внезапно оскалился скелет женщины (позже опознанной как Мария Беннет, незамужняя, двадцати восьми лет), начисто лишенный нескольких хороших вырезок. В Джиллингеме, графство Кент, Большой Лондон, на потайной задней улочке открылся продуктовый магазин, где по ночам шла жарка; похоже, его опекали представители обеих полиций. Ходили слухи о солидных хрустких рождественских обедах в некоторых не подвергшихся преобразованиям районах побережья Саффолка.

В Глазго на хогманей секта бородачей, поклонявшихся Ньялю, приносила многочисленные человеческие жертвы, оставляя обожествленному сожженному советчику внутренности, а себе мясо. В не столь изысканном Киркколди наблюдалось немало частных кейли с мясными сандвичами. Новый год начинался с рассказов о робкой антропофагии в Мэрипорте, Ранкорне, Берслеме, Западном Бромвиче и Киддерминстере. Потом в столице внезапно полыхнул собственный каннибализм: мужчина по фамилии Эмис претерпел жестокую ампутацию руки на окраине Кингсвея; С. Р. Кок, журналист, был сварен в старом медном котле неподалеку от Шепердс-Буш; мисс Джоан Уэйн, учительница, была зажарена кусками.

Впрочем, все это были рассказы. Никакого реального способа проверить их истинность не существовало; они вполне могли оказаться бредовой фантазией экстремального голода. В частности, одна история оказалась столь невероятной, что бросила тень сомнения на другие. Из Бродика на острове Арран сообщалось, будто за коллективным ночным поеданием человеческой плоти последовала гетеросексуальная оргия в ярком свете брызжущих салом факелов и будто на следующее утро был замечен пробившийся из-под утоптанной земли росток корнеплода, известного как козлобородник.