— Ни о чем я не гадаю, потому что ничего не знаю. Торчу тут, умираю с голоду, из внешнего мира никаких новостей, никаких писем. Никто не приходит меня навестить. — Он был готов превратиться в старого Тристрама, зашмыгать, но крепко взял себя в руки и зарычал: — Мне плевать, будьте вы прокляты. Мне на вас на всех плевать, будь я проклят, понятно?
— Очень хорошо, — сказал капитан. — Времени мало, видите ли. Я хочу знать, когда, по вашим подсчетам, она должна ребенка родить.
— Какого ребенка? Кто тут говорит про ребенка? — прорычал Тристрам.
— Идите с миром, Бог вас благословит, — сказал блаженный Эмброуз Бейли. А потом: — Я прощаю своих мучителей. В свете этого всепоглощающего пламени прозреваю вечный свет потустороннего мира.
— Ну, хватит, видите ли, — нетерпеливо сказал капитан. — Говорят вам, она ждет ребенка. Конечно, мы, видите ли, вполне легко можем проверить, что она беременна. Я хочу знать, когда она должна родить ребенка. Когда она зачала, по вашим подсчетам?
— Понятия не имею, — мрачно и апатично качнул головой Тристрам. — Не имею вообще никакого понятия.
Капитан вытащил из кармана кителя что-то в желтой шуршащей бумаге.
— Может, вы проголодались, — сказал он. — Может, поможет немножечко синтешока.
Развернул батончик, протянул. Блаженный Эмброуз Бейли оказался проворней Тристрама: метнулся лучом света, схватил плитку, истекая слюной. Тристрам бросился на него; они рычали, царапались, рвали. В конце концов каждый заполучил половинку. Хватило трех секунд, чтоб по-волчьи сожрать липкое коричневое вещество.
— Ну, давайте, — резко сказал капитал. — Когда это было?
— Хо огда ыло? — Тристрам причмокивал языком, облизывал пальцы. — Ах, это, — сказал он наконец. — Должно быть, в мае. Знаю, когда это было. В начале Интерфазы. У вас есть еще эта штука?
— Что имеется в виду? — терпеливо расспрашивал капитан. — Что такое Интерфаза?
— Конечно, — сказал Тристрам, — ведь вы не историк. Ничего не смыслите в науке историографии. Просто наемный головорез с карманами, туго набитыми синтешоком. — Он рыгнул; видно, его тошнило. — Когда все вы, наемные головорезы, начали шататься по улицам. Дайте еще, будьте прокляты. — Потом яростно обратился к сокамернику: — Она была моя. Ты ее съел. Ее мне принесли. Будь ты проклят, — и принялся слабо бить блаженного Эмброуза Бейли, который, сложив руки и подняв глаза, сказал:
— Отче, прости их, ибо не ведают, что творят.
Тристрам отступился, тяжело дыша.
— Хорошо, — сказал капитан. — Ну, значит, мы знаем, когда надо действовать. Можете ожидать, видите ли, окончательного позора своего брата и наказания своей жены.
— Что вы хотите сказать? О чем это вы говорите? Наказание? Какое наказание? Если собираетесь за мою жену взяться, оставьте эту суку в покое, слышите? Она моя жена, не ваша. Я сам по-своему разберусь со своей женой. — И, не стыдясь, захныкал. — Ох, Бетти, Бетти, — завывал он, — почему ты не вытащишь меня отсюда?
— Вы, конечно, понимаете, — сказал капитан, — что находитесь здесь из-за брата?
— Поменьше болтовни, — прогнусавил Тристрам, — и побольше синтешока, вы, лицемер, обжора. Ну-ка, руки вверх.
— Напитайте во имя любви к небесам, — вторил блаженный Эмброуз Бейли. — Не забывайте служителей Господа во дни изобилия своего. |