Глава 5

Английская девочка

Вода в бассейне передо мной была такой спокойной, что на поверхности лежал слой пыли. Сквозь прохладную толщу виднелась маленькая монетка на наклонном дне, может быть, один франк, выпавший из кармана гринвудовского пляжного костюма. До блеска отполированная моющими средствами, она сверкала, как некий плод, завязавшийся из серебра, выделяемого светом Ривьеры, как некая особая жемчужина, которую не найдешь нигде, кроме плавательных бассейнов богачей.

Из спальни доносился назойливый шум пылесосов, вытеснивший из моего подсознания отзвуки двигателя «Гарварда». Каждое утро в десять часов в доме появлялись две уборщицы-итальянки в комбинезонах — бойцы отряда специального назначения, перемещавшегося с виллы на виллу. Через день приходил садовник, мсье Анвер, он поливал траву и кустарники и чистил бассейн. Это был скромный пожилой мужчина, житель Канн; дочь его работала в торговом центре «Эдем-Олимпии».

Одна из уборщиц нахально глазела на меня через окно ванной, словно не могла поверить, что кто-то может вести такой беззаботный образ жизни. Идея досуга в бизнес-парке потихоньку умирала, ее сменяло завистливое пуританство. Свобода понималась как право на оплачиваемую работу, досуг же был привилегией ленивых и бесталанных.

Решив съездить в Канны, я собрал распечатку корректуры и направился в дом. Сеньора Моралес, горничная-испанка, деловито занималась кухонным хозяйством, проверяя доставленные из супермаркета пакеты со всякой всячиной. Неизменно настороженный, но мягкий взгляд этой средних лет испанки напоминал мне о женщине-завхозе из моей приготовительной школы — словно та каким-то чудом была перенесена из западного Хэмпстеда на солнечные склоны Средиземноморья. Дело она делала нужное, но была болтлива, и я часто слышал, как на кухне она разговаривает сама с собой, используя странную смесь испанского и английского.

Она одобрительно кивнула, когда я взял из холодильника сифон и бутылку розового «Бандоля». Она явно считала, что каждый порядочный англичанин к полудню должен быть пьян.

— Моя машина, — объяснил я ей, — она очень старая. От пары стаканчиков она лучше едет.

— Конечно. Приезжаете в Валенсию, открываете гараж. — Она наблюдала, как я поднял стаканчик, чокаясь с утренним светом. — В «Эдем-Олимпия» всегда хороший погода.

— Что верно, то верно. Вот только этим маем выдался один непогожий денек. — Я почувствовал, как мне в ноздри ударили пузырьки, и глотнул газированного вина. — Сеньора, а давно вы в «Эдем-Олимпии»?

— Два года. Я была горничная у мистер и миссис Нарита.

— Они жили на соседней вилле? Там, где после них поселились Ясуды? Доктор Пенроуз мне говорил — они здесь не прижились и вернулись в Париж. Наверно, это было страшно, как в японских комиксах.

Сеньора Моралес опустила глаза, словно для того, чтобы получше рассмотреть инжир и фенхель.

— До этого я работала у мсье Башле.

Я поставил стакан, вспомнив, что Ги Башле, глава службы безопасности «Эдем-Олимпии», стал одной из жертв Гринвуда.

— Извините, сеньора. Представляю, как вам досталось.

— Ему досталось больше.

— Но я говорю о вас. О том, как вам, наверно, было больно, когда вы узнали, что его убили прямо в кабинете.

— Нет. — Сеньора Моралес говорила уверенно. — Не в кабинете. Он умер дома.

— Надеюсь, вас там не было?

— Я ехала из Граса. — И словно для того, чтобы оправдать свое везение, она добавила: — Я начинаю в девять. Я приехала — полиция уже в доме.

— Ну да.