Брэндону очень не нравились эти ночные звонки, но большинство клиентов Аллегры звонили по ночам лишь по самой крайней необходимости.

– Похоже, ты неплохо провел время, – сказала она, стараясь скрыть разочарование в голосе.

– Да, мы очень неплохо посидели с друзьями. Иногда приятно снова побывать в Сан‑Франциско. Я уже сто лет не бывал в здешних барах.

Аллегру подобное времяпрепровождение не привлекало, по Брэндону, наверное, действительно было интересно посидеть где‑нибудь вечерком, пообщаться с друзьями. Тем более что при его работе это удавалось ему не часто.

– В девять я заезжаю за девочками. Я обещал им, что мы сходим в «Сосалито» и, может быть, еще в «Стинсон». Жалко, что тебя нет с нами, – добавил он уже мягче.

– Сегодня утром мне придется побывать в полиции и, возможно, в ФБР, поскольку письмо с угрозами пришло по почте. А вечером я иду на вручение «Золотого глобуса».

– Должно быть, это будет занимательно, – заметил Брэндон так безучастно, словно вопрос о том, что он тоже должен пойти, никогда и не обсуждался. – Кстати, как прошел вчерашний обед?

– Нормально, как обычно. Каждый был в своем репертуаре. Приехал Скотт, и это замечательно, он такой милый. Сэм стала слишком много о себе воображать, наверное, это возрастное и со временем пройдет, но пока я от этого не в восторге.

– Видишь ли, твоя мать позволяет ей делать все, что ей в голову взбредет. Если хочешь знать мое мнение, это верный способ избаловать ребенка, а она, между прочим, уже вышла из детского возраста. Странно, что твой отец не вмешивается в ее воспитание.

Не то чтобы Аллегра была решительно не согласна с Брэндоном, но ее покоробила его излишняя резкость. С какой легкостью он критикует ее младшую сестру! Сама она всегда тщательно следила за тем, чтобы не сказать что‑нибудь нелестное о его детях.

– Отец в ней души не чает. В последнее время Сэм стали чаще снимать для журналов, наверное, это немного вскружило ей голову и она вообразила, что может говорить все, что угодно.

У Аллегры все еще не выходили из головы вчерашние высказывания Саманты, и сейчас она злилась вдвойне потому, что сестра заставила ее волноваться понапрасну. Странно, однако, что она приняла слова девчонки так близко к сердцу – наверное, только потому, что слишком расстроилась из‑за Брэндона.

– Помяни мое слово, в один прекрасный день этот модельный бизнес еще доставит ей кучу неприятностей. Или какой‑нибудь фотограф начнет к ней приставать, или подсунут наркотики, или еще что‑нибудь. По‑моему, вся эта богемная среда насквозь порочна, лучше бы твоей сестре держаться от нее подальше. И как только твои родители разрешают ей заниматься этими сомнительными делами!

В представлении Брэндона шоу‑бизнес и все, что с ним связано, были чуть ли не порождением дьявола, и он это решительно не одобрял. Он не раз говорил, что своим родным дочерям никогда бы не позволил работать фотомоделями, актрисами или заниматься еще чем‑то, что выставляло бы их на обозрение публики. Он никогда не скрывал от Аллегры, что считает творчество Стейнбергов в лучшем случае сомнительным, а в худшем – вообще темным делом, и это притом, что родители Аллегры преуспели в своей области, а она сама очень любила свою работу.

– Может, ты в чем‑то и прав, – дипломатично ответила Аллегра.

Возможно, оттого, что они с Брэндоном слишком разные, или оттого, что он сейчас далеко, у нее возникло неприятное ощущение, будто он ее унизил. Даже после двух лет знакомства ей порой бывало трудно сказать, не ошиблась ли она в своем выборе. Казалось, Брэндон ей подходил, но иногда, как, например, сейчас, у нее возникало чувство, что они совершенно не знают друг друга.

– Мне пора ехать за девочками, – сказал Брэндон и примирительно добавил: – Я тебе позвоню вечером.