— Тогда никаких разговоров! — с притворной серьезностью нахмурил брови Робби. — Нет — значит, нет. Если человек так уверен в себе и своих чувствах, ни у кого нет права сбивать его с верного пути и вгонять в какие-либо сомнения. Торжественно клянусь больше никогда не посягать на твою убежденность по этому поводу. Считай, что теперь я четко усвоил: у моей сестренки разум управляет чувствами, а ни в коем случае не наоборот, как у большинства смертных. И я должен, просто обязан, сделать где-нибудь соответствующую пометку.

— Прекрати ерничать, Робби, — снисходительным тоном проговорила Леона. — Тебе известно, как я к этому отношусь.

— Прости, если мои слова задели тебя… Ну так вот, вернемся к великим и ужасным Бланшарам. Я тебе еще не все дорассказал, и было бы интересно узнать, что ты обо всем этом думаешь.

— Внимательно тебя слушаю, — серьезно произнесла Леона.

— Как ты знаешь, не в каждом семействе такое огромное количество рождений, смертей, свадеб. Ну и разводов, причем мало какие из них заканчивались воссоединениями, в основном же дело шло к новым бракам, созданию новых семей, рождению детей — и так по кругу… — начал Робби.

Леона внимательно слушала его, терпеливо дожидаясь, когда же брат доберется до сути дела. Робби очень точно описывал картину. Семейство Бланшар знавало всякое. В его судьбе были и высокие подъемы, и стремительные спуски, и опасные трамплины, и трагические падения. И горнолыжный спорт тут ни при чем. Просто такова была жизнь людей, ни в чем не признающих полумер.

С тем же Бойдом Бланшаром у Леоны было немало общего. Оба в свое время потеряли матерей. Леона помнила тот мрачный период своей жизни во всех драматических деталях. Ей тогда было восемь. Мать Бойда, красавица Алекса, которая приходилась Леоне какой-то очень дальней родственницей, долгое время тихо и незаметно для окружающих угасала от редкой неизлечимой болезни. Она умерла, когда Бойду исполнилось двадцать и он только вступил в пору своего совершеннолетия.

Его отец, Руперт, председатель семейной корпорации «Бланшар», два года спустя вновь женился. И этот выбор многим показался странным. В отличие от первой жены новая избранница не отличалась ни кротким нравом, ни великодушным сердцем, ни тонким умом, ни умением держать себя на людях. Кроме того, она была, как это заведено у престарелых магнатов, намного младше его. К пожеланиям прочих членов семьи Руперт не счел нужным прислушаться. Диссонанс союза был настолько вопиющим, что вряд ли этой женщине суждено было когда-нибудь стать принятой Бланшарами в свой круг избранных. И страсти в семействе закипели…

Робби — заядлый остряк — за глаза прозвал вторую жену Руперта Бланшара невестой Франкенштейна. Не из злорадства, а, скорее, соболезнуя безумству молодящегося старика. Хотя Бланшары, трепетно относящиеся к своей репутации, не оценили этого отношения. Как и сам поступок Руперта, так и всякого рода отголоски его были для них сущим наказанием. Джеральдин, престарелая незамужняя сестра Руперта Бланшара, с незапамятных времен привыкшая оглашать свое драгоценное мнение по каждому поводу, во всеуслышание предрекла, что «в конце концов короткий и нелепый брак спятившего на старости лет младшего брата окончится затяжной и беспощадной баталией в зале суда».

Но, невзирая ни на какие предостережения и хлесткие словечки в адрес невесты, Руперт женился, сделав Виржинию, а в просторечии Джинти, одной из Бланшаров, чем нанес грубое оскорбление своим домашним.

— Все так, дорогой Робби, и мне это не хуже твоего известно… — вдруг нетерпеливо перебила его сводная сестра. — Но вместо того, чтобы в очередной раз говорить о Бланшарах, может быть, лучше поговорить о тебе?

— А ты думаешь, ради чего вообще весь этот разговор? — ухмыльнулся молодой человек, поудобнее развалившись на ее прекрасном диване.