— Буфетчица поссорилась с официантками, и то, что они говорили друг другу, было гораздо интереснее того, что говорили друг другу герои пьесы.

Мама опять не рассмеялась, а мне показалось, что Бон-Иван сегодня хотел рассмешить именно ее. Но она даже не улыбнулась ни разу, и Бон-Иван это, вероятно, почувствовал и тихо сказал, разворачивая журнал «Советский экран»:

— Атмосфера была накалена, как утюг. Атмосферой можно было гладить брюки. — Потом он уткнулся в журнал и громко прочитал: — «Режиссер Скворцова снимает на «Мосфильме» фильм под названием «Уголь». Это будет, — сказал в интервью режиссер, — фильм, отображающий и воспевающий наши трудовые будни». А если это не будет фильм, отображающий и воспевающий? Если это будет фильм, не отображающий и не воспевающий? — спросил Бон-Иван. — Я бы некоторых работников искусства привлекал за дачу ложных показаний к судебной ответственности… Вы, Мэри, надеюсь, о своем фильме не будете давать таких показаний?

— Ваш цирк тоже есть за что привлечь, — сказала мама.

— А нас за что?.. У нас все проще и понятней. Прошел по канату — артист, не прошел — не артист. А у вас тридцать лет плохая артистка может сниматься в главных ролях.

— Мария Николаевна, — сказала Жозя, — а правда эта Рысь очень красивая?

— Какая рысь? — спросила мама. — Это в каком фильме?

— Да нет, — сказала Жозя, — манекенщица, вон она на улице стоит.

Мама посмотрела и ничего не сказала.

— Мальчик тоже что надо, — сказала Наташа, глядя на Умпу, стоящего рядом с Таней Рысь.

К великому моему сожалению, Умпа был действительно дикарски красивым парнем. Вот у меня тоже интересное лицо, во всяком случае, так меня уверила одна девушка… Да я и сам это вижу в зеркале. Что я, не разбираюсь в лицах, что ли? Но у меня в лице есть какая-то загадка. Вот если взять десять моих фотографий, то на пяти, скажем, карточках я, ей-богу, красивый, а на остальных пяти, ей-богу, некрасивый. Я свои некрасивые карточки, например, рву и оставляю только те, где я ничего себе. С карточками так можно. А что сделаешь с лицом? Может быть, оно тоже у меня иногда интересное в жизни, а иногда, может, противное. А Умпа всегда красивый, и карточки ему, я уверен, никогда не приходится рвать.

— А кто они? — спросил папа.

— Жан филле о войн, — сказала Жозя.

— Что это значит? — спросил папа.

— Барышня и хулиган, — перевела Наташа с французского.

— Как вы можете так отзываться о незнакомом человеке? — рассердился папа.

— Почему о незнакомом? Мы его знаем, — сказала Наташа, — он с нами на базаре пытался познакомиться, а когда я ему сказала «Атандэ, месье», он стал ругаться на французском языке. А две старушки из очереди сказали: «Какой культурный молодой человек».

— А ты откуда знаешь, что ругался? — спросил папа.

— Подумаешь, — сказала Наташа, — такова жизнь. Нам французская балерина Зюмбо сказала на конкурсе: «Хочешь знать язык — знай его весь…» Она же нас тоже попросила научить ее чертыхаться по-русски… И вообще тебя больше должно было волновать, почему он ко мне приставал, а не зачем я чертыхалась по-французски.

— А очень красивые, — сказала Жозя, кивая головой в сторону Умпы и Татьяны Рысь, — не женятся, а только женихаются.

— Почему не женятся? — спросил папа.