— У него же после диплома распределение…

— Не рассказывай мне сказки, Ашот Георгиевич, мне даже не смешно. Такой вопрос ты сам решишь, не напрягаясь. Я же иначе сейчас просто встану и уйду, а ты всё забудешь. Тебя такой исход устраивает? — насчёт «забудешь» я изрядно приврал. Такой способности у меня нет, но мой Дар Предвидения мне говорил, что всё получится так, как я запланировал.

Степан Арамович не вмешивался. Отодвинувшись со стулом к стене, он скрестил на груди руки и наблюдал за нашим диалогом. Ашот пару раз на него оглянулся, но импресарио даже выражение лица не поменял, демонстрируя полнейший нейтралитет. Неплохо я с ним поработал во время поездки. Научил себя уважать.

У Спартака глаза по полтиннику. То ли от горчицы, то ли от того, что парень, моложе его с отцом на «ты» разговаривает, хоть и называет отца по имени — отчеству. Профессор, к которому его возил отец, чётко сказал, что гипс раньше чем через месяц снимать вряд ли стоит, а его новый знакомый утверждает, что уже сегодня вечером он сломанными пальцами сможет сжать тугой эспандер. Отец тоже сейчас сам не свой. Таким Спартак его ещё не видел. Дома папа больше всего похож на кота, этакого улыбающегося, вальяжного и расслабленного. Со своими подчинёнными он обычно сух и официален. Есть у него ещё несколько образов и масок, которые отец нет-нет, да надевает при случае. Сегодня он впервые видит отца таким, какой он есть — эта мысль показалась Спартаку странной, но, если отбросить остальные версии за их неправдоподобностью, то он своего отца знает по тем редким минутам, когда с его детьми случалась беда, и надо было быстро принимать решение. Вот только те минуты как-то не запомнились, за их суматошностью, а сегодняшний разговор ему надолго врежется в память.

— Уф-ф, давай договариваться, — после пары-тройки манёвров и попыток сменить тему разговора, Ашот откинулся на спинку стула и впервые улыбнулся, — Ты как? — спросил он у Степана Арамовича и, увидев его отрицательное покачивание головой, набулькал себе в стакан на два пальца из принесённой с собой бутылки, — Четвертак проспорил, — крякнув, заявил он после выпитого, покосившись на Арамыча.

— Лапу давай, — поймал я за рукав Спартака, который непонимающе крутил головой. Вот тормоз! Всё же уже сказано, и всё понятно. Может мне ещё по самолюбию его отца ногами потоптаться, выспрашивая о деталях и торгуясь по мелочам? Я и так знаю, что никуда он не денется, после того, что увидит. Чудеса — они такие чудастые, что их всё-таки стоит сначала бояться, и только потом брызгать искренним, щенячьим восторгом.

Ухватив пациента двумя руками, за свободные от гипса пальцы, я активировал плетение браслета. Ждать завершения пришлось с минуту, а может и чуть больше. Сработало, или нет? На всякий случай, попробовал кастануть своё заклинание Малого исцеления.

Никогда не ощущали, как выстреливает айрбэг в хорошем автомобиле? Когда Вы пристёгнуты ремнём, то возможно, отделаетесь лёгким нокаутом. Тем, кто не пристегнулся, потом вряд ли вспомнится, как их, тугим кулаком ударил ещё не раскрывшийся мешок, а потом, согласно законам физики, их затылок столкнулся с подголовником, который не поменял свою скорость.

От моего заклинания прилетел такой откат, что лучше бы мне было попасть в аварию, и получить по фэйсу айрбэгом чисто физически…

Ослепительно яркий свет сквозь прищуренные глаза.

— Очки, — прошу я, сипя пересохшим горлом.

Что это? Гостиничный номер или больничная палата…

Лежу на боку. На подушке видны следы запёкшейся крови. Её пытались убрать — края пятен размазаны в разные стороны. В комнате витает запах нашатырки. Доколдовался, блин.

— Как вас зовут, помните? — немолодая женшнна в белом халате с тревогой смотрит мне в лицо.