— Смело, очень смело, — Дед задумчиво покачался в кресле, прикрыв лицо сухонькой ладонью, — Вы хотите от меня услышать, почему при нынешнем руководстве у вас ничего не получится? Извините, но я этого говорить не буду. Слишком, знаете ли, антисоветчиной попахивает. Дождёмся смены руководства, тогда можно будет на что-то надеяться, а пока…

— Пять лет, — ахнул я. — Прогресс семимильными шагами идёт, а мы на месте топчемся. Ещё и ключевые разработки закрываем.

— Какие пять лет? — тут же ухватился Анастас Иванович за случайно вырвавшееся у меня восклицание.

— Не уйдёт Брежнев в этом году на пенсию. Днепропетровцы уговорят остаться, — крушение моих планов заставило забыть про осторожность. Придётся рисковать. Дед наверняка знает много политических раскладов в стране, и ориентируется в том, что происходит в высших эшелонах власти, как опытный гроссмейстер в шахматной партии. По сравнению с ним я школьник — несмышлёныш, невзирая на весь мой опыт прошлых жизней. Не доводилось мне никогда поиграть в политику на таком уровне, что поделать. Нет опыта, нет связей, нет необходимого знания реалий.

— А как вы думаете, кто нам потом заменит Леонида Ильича? — Дед хитро блеснул любопытствующим взглядом, а может это просто стёкла очков дали блик. Молодец, Дед! Как он осторожно своё отношение к Брежневу обозначил. Филигранно тонкий налёт сарказма. Не любит он Лёню, мягко скажем. Хотя, судя по всему — это чувство у них обоюдное. Не просто так Микояна на похоронах даже оркестра лишили.

— Андропов. Ненадолго. Чуть больше года, — я с надеждой смотрел на замолчавшего старика, погрузившегося в размышления.

— Сам умрёт, или… — тонко играя интонацией, поинтересовался мой собеседник, приподнимая взгляд от стола.

— Сам. Болеть сильно будет.

Дед кивнул и, подперев подбородок кулаками, снова ушёл в себя.

— Мне надо подумать. И, кстати, я жутко голоден. Надо же, за последний год первый раз чувствую, что аппетит прорезался. Пойдёмте за стол. Нас уже заждались, — старичок, неожиданно встряхнувшись, бодро выкатился из кресла и первым направился к выходу. — Кстати, а с этим вашим лечением мы всё закончили? — чуть притормозил он перед лестницей.

— Нет, послезавтра надо будет повторить.

— Очень хорошо, — потирая руки, старик заспешил к гостям. — Вот послезавтра и поговорим, а я пока кое-что уточню.

За столом пришлось негромко цыкнуть языком, а когда Дед посмотрел на меня, отрицательно покачать головой. С видимым сожалением старик поставил обратно бокал с красным вином, и забавно пошевелив бровями, развёл руки в стороны, показывая родне, что он — пас. Что характерно, он сделал это, улыбаясь. Забыл я его предупредить, что алкоголь ему сегодня противопоказан. После такого мелкого происшествия поймал на себе пять-шесть изучающих взглядов. Кажется, меня взвешивали в новых семейных раскладах. Скорее всего, тут не принято перечить Деду в его желаниях, а этот случай выламывается из общей схемы поведения. На всякий случай надел индифферентное выражение лица, и начал не спеша ковырять вилкой овощной салат. Мне ещё их внутрисемейных разборок не хватало. Я и так себя не очень уютно чувствую, участвуя в их чисто семейном застолье.

Своё желание, как можно быстрее покинуть праздник, я донёс до Степана Арамовича, когда народ потянулся из-за стола на перекур. Тот кивнул, и минут через пятнадцать я выехал на Жигулёнке с одним из охранников, которые дежурили на въезде в дачный посёлок.