— Значит, предполагаете, что армяне? — хозяин кабинета привычным движением чуть ослабил галстук, дождавшись, когда за последним из выходящих закроется дверь. В кабинете остались двое.

— Следственной группой проведена колоссальная работа. Специалисты там собраны лучшие из лучших. Не думаю, что они стали бы делать поспешные выводы, а тем более докладывать нам о них, если бы не считали, что имеют на то веские основания, осторожно уклонился от прямого ответа его собеседник, заодно дистанциируясь от возможной ошибки и прямых упрёков о медленном продвижении следствия.

— А у наших армянских товарищей ничего подозрительного за последнее время не замечалось?

— Подозрительного нет, а вот забавное — да.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи, — потребовал Леонид Ильич, — посвободнее усаживаясь в кресле, и заранее улыбаясь. Сухие доклады, с их казёнными формулировками, мельтешащие цифры процентов и повторение партийных формулировок на разные лады у него давно вызывали скуку и раздражение. Поэтому любое живое общение и необычные истории им впитывались, как глоток свежего воздуха. Его ближайшее окружение о такой привычке знало, и всегда держало наготове пару весёлых ситуаций «из жизни».

— Микоян спортом решил заняться… — Андропов потянулся к пузатому портфелю, стоящему около его стула.

— Это который? Тот, что лётчик, или их родственник, что военной академией руководит? А, нет, у того же фамилия другая.

— Нет, Леонид Ильич. Я про Анастаса Ивановича вам рассказываю.

— Да он же лет на пятнадцать меня старше, — слегка польстил себе генсек, то ли желая убавить свой возраст, то ли добавляя его Микояну.

— Я и сам не поверил. Поэтому послал проверяющих. Они агентурные данные подтвердили и фотографии сделали. Снимали издалека, но сомнений никаких. Каждый день старик по двадцать — тридцать минут бегает трусцой, а потом идёт заниматься на местную спортплощадку. С турником у него пока плохо выходит, но отжимается он уже вполне прилично, — из развязанной папки председатель КГБ вытащил полтора десятка фотографий и положил их перед Брежневым.

Снимали явно из автомобиля. На некоторых фото было видно, что стекло приоткрывали не полностью.

Брежнев бегло просмотрел фотографии, затем вернутся к тем, где был крупный план.

— Ишь, как глаза-то выпучил, — неодобрительно щёлкнул он ногтём по уголку фотографии, на которой Микоян старательно тянул подбородок к перекладине турника.

Помолчали. Брежнев ещё раз перебрал снимки, складывая их в стопку.

— Ты, вот что, Юра. Узнай-ка поточнее, с чего это он вдруг забегал. Сам, что ли к нему в гости съезди…

— Уже сделано, Леонид Ильич. Сам я, правда, не поехал. Как-то у меня с Микояном дружбы не было никогда, чтобы такой визит достоверно замотивировать, а вот одного из наших сотрудников, живущих там же, на разговор отправил. Тот переоделся в спортивный костюм и дождался Микояна на спортплощадке. Там они и поговорили, по-соседски. Вот запись их разговора, а это расшифровка беседы, — на стол легли листы с машинописным текстом и маленькая бобина с магнитофонной лентой.

— И что там? — насупив густые брови, спросил генсек, искоса взглянув на предлагаемые материалы.

— Если коротко, то Микоян доволен, что его вовремя отправили на пенсию. Жалуется, что сначала тяжело было без дела остаться, а потом вроде как он понял, что надо для себя и для семьи немного пожить. Стряхнул ипохондрию.