Железняк ждал. Сейчас Юрка поднимет голову и заговорит о взятии Орла и Белгорода… Когда ж это было? Ну да, в Москве тогда был первый салют. Стреляли, кажется, трассирующими пулями, исчертившими все небо. Это было летом. Все проснулись тогда и вышли во двор – думали, опять тревога. Соседи повторяли новое слово: «Салют». Сладкое слово – недаром оно перекочевало в названия конфет, кондитерских фабрик и кинотеатров.
Юрка поднял голову, с вызовом посмотрел на Железняка и снова уткнулся в Жукова. Вероятно, хотел подкрепить свою позицию новыми аргументами. И Железняк воспользовался Юркиной медлительностью. Он шмыгнул к двери и сказал, уже стоя на пороге:
– Пойду погляжу, что и как.
Через мгновение Железняк уже был в коридоре. «Умница, – похвалил он себя. – Одним скандалом меньше».
Оставалось придумать, куда себя деть. Он прошелся по коридору. За всеми дверьми звенели стаканы, хрюкала ферромагнитная пленка. Отель был погружен в свои обычные игры. Ничего не изменилось в мире. Ничего не случилось. Смерть явилась сегодня днем на Горе. Взмах ее косы снес одну голову. Принцип выбора был никому не ясен, потому можно было спокойно ждать снова. Можно было веселиться, ни о чем не думая. Думай не думай…
В каменном холле было темно и пустынно. Железняк спустился в подвал. Грянула остервенелая музыка. Потянуло мочой.
В баре было много народу. Пожалуй, даже больше, чем всегда. Может, это и было как то связано с дневным происшествием.
Со стаканом сухого вина Железняк встал к стене рядом со стойкой. Ахат не взял с него денег. Махнул рукой, даже хотел обидеться. Дал понять, что для него это вообще не деньги. Все эти мелочные счеты оставьте до Москвы. Канатчик Джамал крикнул со своего стола:
– Иди к нам, выпей с нами стакан!
Железняк больше не был чужак и москвич: он уже попал в систему дружеских связей. Они были поверхностны, недолговечны, но все же от них становилось теплей. «Нельзя, однако, быть слишком теплолюбивым», – думал Железняк.
Иногда над головами и между спинами на фоне стены ему видны были знакомые лица. Железняк увидел Наташу, ее изящную головку. Волосы растрепались, прядка моталась на щеке. «Вот все и устроилось, – подумал Железняк без горечи. – Она никуда не уехала. Она уже танцует. Интересно с кем?»
У стойки сидели Омарчик и его друзья. Все они были изрядно пьяны, шутили громко, с ВЫЗОВОМ.
– Я ей говорю: «Пойдешь? Нет? А пить, говорю, будешь? Ах, будешь?» Я ей – раз! Чтоб знала…
– Правильно! Видел мою беленькую? Она идет с литовцем по коридору – я его отзываю и говорю: «Это видел?» Он увидел нож и сразу. «А что? А что?» А она со мной поехала в ресторан… Ахат! Еще бутылку!
Железняк поглядывал на мальчишек с тревогой Они были далеко от селения, в чужом и рискованном мире, где все запретное так близко и так доступно и не насыщает…
Он поймал себя на глупой милицейской мысли: «Не давать бы им больше пить… Не пускать бы их, что ли, сюда»
Танец кончился. Наташа села за столик невдалеке от Железняка, и он смог рассмотреть ее партнера. Это был мальчик сантехник в сапогах «лунниках». Тот самый, который представлялся как абитуриент.
– А вот я одно кино видел, – сказал мальчик сантехник. – Название уже не помню. Там один наш сержант – бах бах из ракетницы. И убил шесть немцев. Хорошее кино, я в город поехал, хотел еще раз посмотреть. Сейчас не помню названия, я у брата спрошу и тебе скажу, он все названия помнит, у него голова, как сельсовет.
Наташа томно кивала, сжимала в тонких пальцах сигарету «Мальборо» кишиневского производства.
В полутьме бара мальчик не выглядел совсем уж немытым, а туалетный запах бара перебивал все индивидуальные запахи… Железняк поймал себя на том, что он несправедлив к мальчику и несправедлив к Наташе. |