«А я? – Железняк запнулся. – Что я думаю о женщинах? О той же Наташе? Жаль ее, конечно… Бедная девочка… Очень жаль, и все же,  наверное, лучше, если бы это было у нее со мной… Но может, в том все и дело, что это было не с тобой? А не лучше ли, что не с тобой? Он ведь профессионал. У него есть чувство своей правоты, а ты бы замучил обоих».

Вбежал Юрка, с головы до ног в снегу.

– Ноги! – всполошился Железняк. – Покажи ноги! Так и есть…

Юрка повернул к нему победоносно сияющую, румяную мордашку, сказал нагло:

– Ты как бабушка.

– Пожалуй, – согласился Железняк. – Если не считать мелочей, я вполне могу сойти теперь за бабушку. И за тетю Любу.

– Только у тебя… – Юрка хотел сказать что то фривольное, но удержался. Потому что он чуть было не оскорбил святыню. Две святыни сразу – бабушку и тетю Любу. Чуть не подставил спину неприятелю. Он был недоволен собой и излил свое раздражение на Железняка. Это было тоже по своему справедливо. Железняк с чувством превосходства упомянул этих безупречных женщин. И наверняка хотел сказать что то неблаговидное, во всяком случае, неуважительное.

– Я знаю! – вспыхнул Юрка. – Ты хочешь, чтоб я плохо относился к своей бабушке!

– Пошли, сынок, пошли, – мирно приговаривал Железняк, уводя Юрку, хотя внутри у него уже начала подрагивать какая то плохо пригнанная кишка.

Он понимал, что это предрассудок, но все еще никак не мог привыкнуть к публичным скандалам, словно бы стеснялся чего то. К тому же Юрка, без сомнения, одержал бы над ним сокрушительную победу.

Два дня без просыпу шел снег, и казалось, что он засыпал весь мир, начинавшийся за стенами отеля, – дороги, селения, города. Отель был отрезан от всего мира, и казалось, что жизнь там, в этом внешнем мире, остановилась. У дверей отеля стоял дежурный инструктор, который никого не выпускал наружу. Склоны гор, нацеленные в долину, заряжены были многотонными лавинами. У входа наспех намалеванный плакат предупреждал о лавинной опасности. Это вносило новую, романтическую ноту в жизнь горнолыжного отеля и всемерно способствовало потреблению спиртных напитков.

Железняк читал американский роман, рассказывал Юрке все, что он знал о лавинах, и вел душеспасительные беседы с Наташей, убеждая ее, что жизнь ее вовсе не кончена и что все еще впереди. Почти те же тексты (десятку в руку певцу) выдавал по вечерам в ресторане осточертевший певец: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди». Иногда, устыдившись этого совпадения, Железняк обращался к текстам Священного Писания в надежде, что они еще не стали достоянием ресторанного бигбита. Наташа так никуда и не уехала. То ли дорога еще была закрыта, то ли она передумала…

На третий день небо расчистилось, солнце плеснуло с утра на дальний склон и час за часом стало завоевывать пространство Горы. В вестибюле загрохотали тяжелые ботинки, заклацали дорогостоящие пластины лыж.

И Железняк занял свое место в кресле в ожидании Юркиного выхода.

Со своего наблюдательного пункта он отметил, что инструкторы и отдельные служащие отеля пробегали сегодня по холлу с деловым и особо озабоченным видом.