Правда, это вот, что у нее есть, оно и считается среди женщин самым что ни на есть настоящим – муж, ребенок, квартира, чистый воздух, но, с другой стороны, покрутились бы здесь белочкой в этом вот колесе, все одно и то же, и любви к тому бы пришла, к чему и она, – неужели это вот и есть всё? Всё. о чем мечтаешь девчонкой?
Людка вгляделась в конец аллея, узнала: Валечка – хорошая девка Сельхозинститут кончала где то тут, в области, пристроил ее сюда кто то, может, из милицейских кто нибудь, ходит, текст рассказывает, слушают, раз уж приехали, а девка неплохая, Валентина, и видно, что такая не продаст. Может, с ней про вчерашнее поделиться? А что она поймет? Нет, лучше с Зинкой, Зинка хотя и правильная, а все же городская, к тому же она с Людкой все время делится про своего сержанта.
– Он, Люда, я такой стих списала, – сказала Валечка запыхавшись. – Хочешь, я тебе подарю? Через копирку списывала, еще есть.
– Спасибо! – Людка засунула бумажку в пальто.
– Нет, ты прочти, прочти.
– На, сама прочти, мы с Варькой послушаем. И сигаретку дай. Посмолим.
У Валечки даже голосок прерывался от волнения:
Я люблю тебя, слышишь?
Почему ты молчишь?
Или любишь другую?
Или просто грустишь?
Почему, пройдя мимо,
Ты не смотришь в глаза?
Я люблю тебя, слышишь?
А ты любишь меня?
Ну и что, что другую
Провожаешь домой!
Я люблю тебя, слышишь?
И я верю: ты мой!
Валечка ждала, разволнованная, и Люда спросила:
– Кто написал?
Это у Сашки научилась, он всегда смотрит, кто написал, к тому же поэтов много знакомых, любопытно – может, свой.
– Не знаю. Бесподобно, правда?
– Отпад, – сказала Людка. – В натуре. Нормально.
А про себя подумала, что она не может толком сказать, хорошо это или плохо. Может, плохо, но Валечке вот нравится, она ведь тоже с высшим образованием, а что? Стихи и стихи, пусть читают, большое дело – стихи…
– На, спрячь, – сказала Валечка.
«Не надо ей ничего рассказывать, – подумала Людка, – дотерплю до Зины. А то, может, и вовсе перетерплю, никому не расскажу ничего».
– Про Васю? – Людка кивнула на свернутый стишок.
– Так, вообще… – Валечка покраснела, махнула рукой, заспешила, – пока пока!
Ишь ты, у нее, у Людки, научилась: «Пока пока». Хорошая девка, вся на виду, бесхитростная. А Вася – рыло, милицейский, здоровущий парень, но надо же что то женскому сердцу… А может, и не только сердцу? Это вот что у нее вчера было – это что, для сердца? Людка задумалась. Варечка захныкала, пора ее кормить… Уже подходя к дому, Людка решила, что все же это было для сердца.
Поначалу Остроган наезжал в Озерки время от времени, навестить своего питомца – приезжал с бутылочкой, Людка соображала закусь, вспоминали старое, как они шумели, галдели, спасали Россию… Остроган был сейчас завотделом поэзии в каком то журнале, конечно, здорово было бы что нибудь у него там напечатать, но он не предлагал, наверно, «портфель редакции переполнен на много лет», так они все отвечали, если послать по почте. Просить Саше было неудобно, и так уж он был облагодетельствован, да и благодетель приезжал как бы не с пустыми руками (знал же он, что Саше хочется что нибудь такое делать поближе к своим) – привозил чьи то стихи на рецензию, чаще всего на внутреннюю, а то и для печати. Пока открывали бутылку, объяснял мимоходом, что это вот хорошо бы обосрать, да так, чтобы неповадно было, причем с наших позиций, истинно русских, стишки то ерундовые, городская еврейская мельтешня, да и язык мельтешной, а вот это, уж тут ты поищи, милок, постарайся, это надо поднять, потому что… И объяснял почему. |