- Хорошо! Хорошо! - закивал головой Сережа, а мышка Томас тихонько пискнула.

Про себя же Сережа подумал: "Как же послушаюсь я твоих угроз! Надоело! Не боюсь в сыр превратится - все уголки здесь обхожу, найду, как с колдовством твоим совладать!"

Выпустила старуха Сережу, а у него только и мыслей было, как бы вернуться побыстрее да найти какую-нибудь колдовскую книгу. Он и милостыню собирать не стал - уже знал, что этой ночью все изменится - либо он и впрямь кусочком сыра станет, либо обретет свободу.

Он стоял у стены какой-то станции, наблюдая, как людской поток поднимается вверх по эскалатору, представлял себя какое ясное, какое теплое должно быть там небо - ведь там, должно быть уж май цвел пышными ветвями. Как хотелось сразу убежать туда - но он помнил, проклятье крысы: "Только увидишь свет небесный - сразу сыром станешь!" и потому он мучительно стонал, борясь с жаждой бросится по этим ступеням вверх, вздохнуть свежий воздух! Ах, как мучительно, как страстно жаждалось ему вдохнуть этого свежего воздуха! Как страстно ему поля хотелось увидеть, леса!

"Ведь, я раньше и не замечал, как прекрасна весна! Смотрел в безразличии на деревья - через окно смотрел; а потом, в эту чудесную пору, проводил часы перед экранами, такими блеклыми, неживыми против красы той! Как же хочу я бежать по воле, да босыми ногами, чтоб земельку родную, милую, из которых так много дочерей да сынов прекрасных взросло! Так хочу к древностям твоим мать сыра земля прикоснуться! О поля, реки, о озера, о дерева!.. Быстрее бы, быстрее бы все решилось - быстрее бы из этой преисподней блеклой вырваться!"

Настороженно мяукнул сидевший на плече Томас и перед Сережей остановились двое "служителей порядка" таких массивных, что ему сначала подумалось, что это слоны вырвались из зоопарка.

- Кто такой, документы есть? - грубый, безразличный к чужой беде голос.

- Документы... есть... не знаю... - зашептал и стал пятится Сережа.

- Проедем!

- Мне идти надо, понимаете?!

- Так! - голос сразу стал сильно раздраженным.

Сережу схватили за руку и поволокли к эскалатору. Мальчик попытался вырваться, однако здоровенная ручища сжалась, словно тиски.

- Пшли! Пшли! - его с силой дернули, отчего Сережа стал падать; однако, упасть ему не дали; подхватили, поставили на движущиеся, вверх ступени.

- Не дергайся!

- Рука болит! - Сережа скривился, застонал, даже заплакал - и все с расчетом, который и оправдался: на них стали косится, а какая-то старушка даже пронзительно возмутилась: "варварам, нехристям, фашистам...". Сережа застонал громче и действительно отчаянно - тогда руку отпустили, схватили за плечо.

"Ну вот - либо меня съест какая-нибудь мышка, либо..." - Сережа, понимая, что второго шанса не будет, дернулся в сторону.

Он метнулся через перегородку, на которой набухали гнилью цилиндрические светильники; метнулся в ту сторону, где второй поток засасывался в грохочущие недра.

- Эх ты гад! - удивленно и как-то обиженно выдохнул "служитель порядка" в руке которого остался кусок грязного тряпья с Сережиного плеча.

Мальчик же, прыгнув через ограждение, упал, заскользил по поверхности вниз, ухватился за светильник - тут его схватили за ногу.

- Иди сюда, рванье!

Сережа намертво уцепился в источник блеклого цвета, эскалатор же непрерывно двигался и "служители порядка" уехали вверх - у одного остался обрывок с Сережиного плеча, у другого - порванный ботинок.

Сережа, наконец, перекинулся через ограждение; и, растолкнув стоячих, перебрался на ту часть эскалатора, где торопливые сбегали в визжащее подземелье.

- Держи его! - зло завопили откуда-то сверху, и Сережу еще раз схватили; однако, он и в этот раз, едва не упав, вырвался, оставив кому-то на память еще один кусок своей одежки.