Она опасалась, что он увлекся другой, но вскоре убедилась, что это не так. Весной они опять были вместе, и он спросил, виделась ли она с отцом. Венди взвилась, словно ее хлестнули плетью.
— Откуда тебе известно?
— Я твоя тень — мне все известно.
— Ты что, следил за мной?
Он рассмеялся тем смехом, который всегда приводил ее в смущение, — словно ей было восемь лет, а он понимал мотивы ее поведения яснее, чем она сама.
— Тебе понадобилось время для размышления, Венди.
— Для чего?
— Полагаю, чтобы разобраться, хочешь ли ты выходить замуж?
— Джек, о чем ты?
— По-моему, я делаю тебе предложение.
Свадьба. Отец присутствовал на бракосочетании, матери не было. Венди нашла, что вполне может пережить такое, если Джек рядом. Затем родился Денни, их дорогой малыш.
Это был самый лучший ее год. После рождения Денни Джек достал ей работу — печатать на машинке материалы для десятка преподавателей английского факультета: зачетные вопросы, экзаменационные билеты, контрольные и так далее. Она кончила работу, напечатав роман одного из преподавателей — роман, который никогда не был опубликован… к большой радости Джека. Работа приносила ей сорок долларов в неделю. Заработок совсем взмыл к небесам — до шестидесяти долларов, — когда она печатала тот злосчастный роман. Они купили свой первый автомобиль, подержанный «бьюик» с детским сиденьем посредине. Ну просто великолепная процветающая парочка. Благодаря Денни она помирилась с матерью — примирение натянутое и не очень радостное, но все же примирение. Она ходила к матери без Джека и не говорила ему, что мать первым делом по-своему пеленала Денни, хмурилась при виде молочной смеси, приготовленной Джеком, подмечала первой признаки сыпи на попке или на промежности ребенка. Мать ничего не говорила прямо, тем не менее давала понять, какого она мнения о двух неумехах. Платой за примирение было возникшее у Венди чувство своей неполноценности как матери.
Дни Венди проводила дома, в четырехкомнатной квартире, расположенной на двух этажах. Она занималась домашним хозяйством, кормила Денни из бутылочки, гоняла пластинки на стареньком проигрывателе, который служил ей со школьных времен. Джек приходил домой в три или в два часа, когда ему удавалось сбежать с последнего урока, и если Денни спал, уводил ее в спальню, и тут чувство неполноценности ее оставляло.
По ночам, пока она печатала, Джек сидел над своими произведениями. Когда она выходила из спальни, где стояла пишущая машинка, то часто заставала мужа и ребенка спящими на раскладном диване. Денни уютно лежал возле груди отца, засунув большой палец в рот. Она перекладывала Денни в люльку, затем прочитывала то, что Джек написал за ночь, и, разбудив его, полусонного уводила в спальню.
Да, лучший год, лучшая постель.
«И на мой двор когда-нибудь заглянет солнце…»
В те дни Джек умел воздерживаться от выпивки. По субботам к ним заглядывала группа студентов. Они пили пиво и спорили — Венди редко принимала участие в их спорах: сферой ее занятий была социология, у них — английский язык и литература. Иногда устраивалась читка последних произведений Джека. Она не испытывала желания вмешиваться в их споры, ей достаточно было сидеть в качалке рядом с Джеком. Условия конкурса в Нью-Гемпширском университете были суровыми. Поэтому Джек отводил литературным занятиям час ночного времени, взвалив на свои плечи дополнительную нагрузку. И субботние попойки были своего рода отдушиной. Так он стряхивал с себя излишнее напряжение, иначе не выдержал бы.
После выпускных экзаменов ему удалось получить работу в Ставингтоне, главным образом благодаря своим рассказам — четыре из них были уже опубликованы, причем последний был напечатан в журнале «Эсквайр». |