– А это означает, что она его знала, – закончил я. – Должен ли я сделать из этого вывод, что вы подозреваете всех ее знакомых?

– Пока что да. Мы не исключаем ни одного следа.

– Не ходите вокруг да около, задавайте вопросы.

– Хорошо, господин Кантор...

– Алекс. Называйте меня просто Алекс.

– Отлично, господин Кантор. Где вы были вчера вечером и что делали ночью?

Ее первоначальная любезность сменилась плохо скрываемой враждебностью. Я не мог на нее за это обижаться. Она делала свое дело. Даже если я был ей симпатичен, в чем я уже начинал сомневаться, она должна была сохранять объективность.

Я настроился на сотрудничество и откровенность, надеясь, что эти добрые намерения сыграют мне на руку в ходе расследования.

– Мы открыли новую экспозицию в галерее, которой я занимаюсь, потом отправились отметить это в «Инферно». Наталия тоже была там, но поговорить с ней мне не удалось. Примерно в два часа я оттуда ушел.

– А потом? Вы вернулись домой?

– В каком‑то смысле. По дороге я задержался в баре, или в двух барах, и немного выпил. Сюда я добрался где‑то около половины седьмого.

– Кто‑нибудь сможет подтвердить ваши слова?

– Моя сотрудница Лола находилась вместе со мной в «Инферно». Я ушел раньше, чем она. Что касается дальнейшего, боюсь, вам никто не поможет. Я не имею привычки просить телефоны у всех, с кем пью.

– Очень жаль... А что вы делали, вернувшись домой?

– Я был совершенно вымотан. Я лег.

– Но перед этим вы ведь говорили с кем‑то по телефону, не так ли?

Тут я понял, почему инспекторша уже явилась ко мне. «Кто‑то» назвал ей мое имя. Кемп, чертов гад!

– Вы звонили господину Кемпу, верно?

– Да, верно. Я только вошел и тут увидел эту фотографию Наталии, – сказал я, показывая на журнал. – Я завелся, потому что слишком много выпил. Это было глупо с моей стороны.

– Насколько я поняла, ваши отношения с Наталией складывались не лучшим образом. Господин Кемп сказал мне, что вы хотели во что бы то ни стало получить ее новый номер телефона.

– Я просто хотел поговорить с ней. С того момента, как мы расстались, я ничего не знал о ней. Кемп отказался дать мне номер.

– Вы пошли к ней, господин Кантор?

– Конечно нет!

– Вы уверены? Вы были пьяны, как сами сказали. Вы уже не понимали, что делаете. Вы пошли повидаться с ней, а там вас понесло. В таком случае у вас будут смягчающие обстоятельства. Но вы должны все рассказать мне.

– Это полный бред! Что еще вы придумаете?

– Я ничего не придумываю. Я просто пытаюсь понять, что произошло прошлой ночью. По словам господина Кемпа, вы грозились пойти к жертве.

– Это была пустая угроза. Она оставила меня два месяца назад. Если бы я хотел высадить ее дверь, я бы сделал это уже давно.

Эти слова, судя по всему, возымели свое действие. Я произнес их с самым искренним выражением, во всяком случае, я на это надеялся. К тому же я не был похож на убийцу. Я чему‑то учился, я помнил наизусть номер серии (а это как‑никак тринадцать цифр!) варианта «Ночи» Жака Монори, выставленного на продажу в галерее, да и по истории бокса мне не было равных.

Подумав, я заменил последний аргумент на другой: убийцы не пользуются одеколонами от Дольче и Габбана, вот так. Действенно и неопровержимо.

Я уже собирался поделиться этими соображениями личного порядка с инспекторшей, но тут она поднялась:

– Я ухожу, господин Кантор. Благодарю вас за сотрудничество.

– Полагаю, мне надо связаться с вами, если я что‑то вспомню?

– Вы смотрите слишком много американских фильмов. У нас так дела не делаются.