События последних дней до такой степени отличались от жизни, которую она ожидала для себя в столице, в царском дворце, что кроме огорчений, ничего бы лапушка не испытала.
Сам же государь Григорий II не чуял под собой ног от внезапно навалившейся на него усталости, прошёл мимо множества кланяющихся ему людей — дворцовой челяди преимущественно — прямиком в свой старый покой и велел не беспокоить его. Царь отдыхать желает.
Однако сон так и не пришёл. Перед глазами вставали сегодняшние сцены, давние воспоминания, лица знакомцев и людей неведомых. Маета, а не отдых. А за окном уже смеркается. Выглянул за дверь — тут стража стоит. Из папиной Ендрикской гвардии воины. Они и помогли мальцу тайком выбраться из дворца неприметной калиткой. Хотели, правда, четыре плутонга с ним отправить — они, считай, всегда наготове, так что и на минуту не задержат, но царе… государь попросил по-тихому этот свой выход обставить, так что только караульные от двери в покои и пошли в город с «охраняемым». Иначе им не полагается, нельзя без дозволения разводящего предмет забот своих без защиты оставлять. Только охраняемый просил разводящего не звать.
Неподалеку от неприметной калитки человек Агапия себя проявил и проводил всю троицу в рыбачий посёлок к Наталье. На душе стало легче от того, что не покинули его… слуги? Соратники?
Верные люди — так лучше сказать.
Человек из «тихой службы» рассказал, что подслушали он со товарищи в разговорах черни о боярине Кикине. Его холуем царским полагают, а ещё — слабым и трусливым. Считают, что против других бояр этот — самый никчёмный. Ни богатства большого за ним, ни очень уж сильной дружины. Потому сам он бесхарактерный и соглашается со всеми. Любой им крутить может, как хочет. Стражники дворцовые, а они, понятное дело, тоже ни на шаг от государя не отстали, подтвердили такое мнение — размазня этот наставник, слизняк. Однако, Иван Данилыч мокрицу эту привечал и непочтительности ему не оказывал.
Сопровождающих хозяйка дома оставила на кухне — таких гостей запросто не выпроводишь. Тем более — постоялец-то царём оказался. Ну так царь этот с полюбовницей своей в комнатке остался и уж что они там делали — это всякому ясно.
А только Гриша с Натальей иным были заняты. Они оплакивали свои планы. Хотели ведь построить тут брусовую дорогу и городки вдоль неё поставить с казармами для работников. Но теперь непонятно всё стало — денежки-то намеревались у папеньки испросить, а теперь боярин этот неведомый даст ли — кто знает? Вот только наутро отправил Гриша ладу свою обратно на Ендрик и велел вестей от него ждать. Не разобрался он пока в ситуации. Может статься, если Наташку убьют — ему от этого грустно станет. И ведь могут, чтобы дочку боярскую за царя выдать. В истории таких примеров — только книги листай. Самого Гришу тоже отравить способны, потому что после него на престол сажать можно будет других людей, и опять по приговору боярскому. А тут уж — как сговорятся высокородные. В этот-то раз слишком быстро всё случилось — видел он, что не было в совете единодушия, и даже сколь-нибудь заметных групп с заранее оговоренным мнением он не заметил.
А вот если отравить его медленно, чтобы, пока хворает, приготовиться, или быстро, но в нужный момент умертвить, когда заговор уже составился, вот тогда и запросто получится, хоть бы даже и смену правящей династии учинить.
Словом, отправляет он супругу обратно, и чтобы не смела перечить! Да убоится жена мужа своего… пока он тут не разберётся, что к чему.
Во дворец вернулся на рассвете, так и не поспав. Взвинченность, однако, сохранялась и никак не уходила. Наверное, он так паникует. Гвардейцы провели его той же калиткой, тихонько обменявшись словечком с караульными, что заступили на пост уже после того, как они ушли этим же путём. |