Он закрыл глаза, но это не помогло. Он постарался отвлечь себя, не спасло и это.

Пытаясь вновь зачехлить свои скелеты, Джон осознал, что в последний раз выходил на лесную прогулку с Зейдистом недели назад. Беременность Бэллы развивалась и требовала все больше внимания, и их с Зи ночные гулянки, во время которых они бродили по лесу в молчании, становились все реже и реже.

Сейчас он нуждался в свежем воздухе.

Подняв голову, он взглянул на коридор со статуями, задаваясь вопросом, был ли Зейдист вообще в особняке. Вероятно, нет, ведь его не было в комнате, когда разыгралась драма. Принимая во внимание произошедшую этой ночью резню, Братство, без сомнений, заняло его по полной на поле боя.

Джон встал и направился в свою комнату. Закрывшись там, он растянулся на кровати, написал Куину и Блэю о том, что его клонит в сон. Они получат сообщения, когда вернутся из туннеля.

Уставившись в потолок, он подумал о… цифре «три». Плохие события связаны с этой цифрой, и не обязательно со смертью.

В этом году он трижды выходил из себя. Трижды терял самообладание и нападал на кого-то.

Дважды — на Лэша. Один раз — на Фьюри.

Ты не стабилен, подсказал внутренний голос.

Ну, у него же были причины, причем веские. В первый раз Лэш наехал на Куина. Во второй — он получил по заслугам. А в этот, третий раз… косвенные доказательства были столь ошеломляющими, да и какой мужчина, обнаруживший женщину в таком состоянии, ничего не предпримет?

Ты не стабилен.

Закрыв глаза, он попытался не вспоминать ту лестничную площадку в грязном многоквартирном доме, где он жил совсем один. Попытался не вспоминать топот по ступеням кроссовок того, кто настиг его. Не вспоминать запах застаревшей плесени, свежей мочи и потного одеколона, который проникал в его нос во время сотворенного с ним.

Он не мог избавиться от воспоминаний. Особенно от запахов.

Плесенью пахла стена, к которой его прижали лицом. Моча была его собственной, она текла по внутренней стороне его бедер к штанам, спущенным вниз. Потный одеколон принадлежал нападавшему.

Воспоминание было таким же реальным, как и то место, где он сейчас находился. Тогда он чувствовал свое тело также четко, как и сейчас, видел лестничную площадку, как и комнату, в которой сейчас находился. Свежее… свежее… свежее… и на этом молочном пакете с ужасным эпизодом его жизни не было срока годности.

Не нужно иметь степень по психологии, чтоб понять, что его взрывной темперамент берет начало в том, что он держит внутри себя.

Впервые в своей жизни, он захотел поговорить с кем-то.

Нет… точнее, не так.

Он хотел, чтобы вернулся тот, кто был его. Он хотел снова видеть своего отца.

После выступления Джона в лучших традициях Оскара де ла Хойи, Фьюри казалось, что его лицо поджарили на шампуре и положили на свежевскопанное дно.

— Слушай, Роф… не злись на Джона.

— Это было недоразумение, — сказала Кормия королю. — И ничего больше.

— Что, черт возьми, произошло между вами? — спросил Роф.

— Ничего, — ответила Кормия. — Абсолютно ничего.

Король не купился на это, что доказало, что их бесстрашный правитель отнюдь не дурак, но в этот момент Фьюри уже сник и не спорил с правдой. Он просто продолжал вытирать разбитую губу своим предплечьем. Роф все говорил, а Кормия по-прежнему защищала Фьюри, один Бог знает, почему.

Роф сердито посмотрел из-за своих очков.

— Так, мне нужно разбить что-нибудь еще, чтобы вы перестали нести чепуху? Черта с два, ничего не произошло. У Джона горячая голова, но он не…

Кормия оборвала короля.

— Джон неверно истолковал увиденное.