Именно в Паблик‑Гарден, как рассказала дочь Тревору, она и встретила человека, который, по ее словам, подарил ей в конце концов некоторое утешение, которого она искала и не находила с середины лета до начала осени. Человек этот звался Шон Прайс, он был семью или восемью годами старше ее и тоже сокрушен горем. Его жена и пятилетняя дочка, как он рассказал Дезире, год тому назад погибли в их конкордском доме, в воздух которого каким‑то образом через кондиционер просочился угарный газ. Шон в это время находился в отъезде – уехал из города по делам. Вернувшись на следующий вечер, как рассказывала Дезире Тревору, он обнаружил их трупы.

– Что‑то долго, – заметил я, отрываясь от своих записей.

Энджи подняла голову от донесений Джея Бекера.

– Что «долго»?

– У меня записано, будто Дезире сказала Тревору, что Шон Прайс нашел тела жены и ребенка чуть ли не через сутки после их гибели.

Протянув руку через стол, Энджи вытащила из‑под моего локтя собственные записи и пролистала их.

– Ага. Тревор говорил именно так.

– На мой взгляд, чересчур много времени прошло, – пояснил я. – Молодая женщина, жена бизнесмена, видимо принадлежавшего к высшему обществу, судя по тому, что жили они в Конкорде, и ее пятилетняя дочка, их не видят целые сутки, и никто не хватился, не обратил внимания?

– В наше время люди не так дружелюбны и не так интересуются соседями.

Я нахмурился:

– Возможно, это и так – у нас в центре и пригородах, где селятся мелкие буржуа. Но не забудь, что произошло это в Конкорде, городке, сохраняющем викторианские традиции, каретные сараи и Олд‑Норт‑бридж. Безупречно благородная, белая и пушистая Америка высших слоев общества. И пятилетняя девочка Шона Прайса? Да неужто нет у нее няньки? Не посещает она ни детский сад, ни танцевальные классы, или что там еще надо посещать? И жена его – ни аэробикой не занимается, ни работы никакой не имеет, не встречается даже с подругой – женой какого‑нибудь другого крупного бизнесмена – для совместного ланча?

– Тебя это тревожит?

– Немного. Что‑то тут не так.

Энджи откинулась на спинку стула.

– В нашей профессии это зовется «подозрительным обстоятельством».

С пером в руке я склонился над записями:

– Как пишется «обсто» – через "о", да?

– Через "е", как в слове «невежда».

Сняв колпачок с ручки, она улыбнулась мне и добавила несколько слов в собственные записи, настрочив их на полях сверху.

– Проверить Шона Прайса, – произнесла она, водя авторучкой, – и случаи отравления угарным газом в Конкорде в 1995 – 1996 годах.

– А также гибель этого парня, ее ухажера. Как там его звали?

Она перелистнула страничку.

– Энтони Лизардо.

– Ну да.

Сощурившись, она разглядывала фотографии Дезире:

– Многовато вокруг нее смертей.

– Ага.

Она поднесла к глазам одну из фотографий, и выражение ее лица смягчилось.

– Господи ты боже, красавица какая... Но вообще‑то, знаешь, найти утешение в человеке, также пережившем горе, вполне вероятно. – Она подняла на меня глаза. – Ты ведь знаешь?

Я пытливо заглянул в ее глаза, ища в них следы сокрушившего ее не так давно горя, неизбытой боли, а также страха перед чувством, которое вновь может привести к боли. Но все, что я увидел, было еще не погасшее в них понимание и сочувствие, с которыми она разглядывала фотографию Дезире, с похожим выражением глядела она и на отца девушки.

– Да, – сказал я. – Знаю.

– Но кто‑то мог и воспользоваться этим.