— Молишься?

— А что еще делать на старости лет?

— Тебе хватает на жизнь?

Старик не понял смысла этих слов. Он улыбнулся, показав голые десны, а потом сказал:

— Если Бог дает здоровья, человек живет.

Самуил вернулся домой. Стемнело. Бёрл пошел в синагогу на вечернюю молитву, и сын остался с матерью. Комната наполнилась тенями.

Бёрлиха стала произносить торжественно и монотонно: «Бог Авраама, Исаака и Иакова, защити бедный народ Израилев во имя Свое. Святая Суббота отходит; желанные будни идут к нам. Пусть принесут они здравие, достаток и добродетель».

— Мама, зачем ты молишься о достатке? — спросил Самуил. — Вы и так богаты.

Бёрлиха не расслышала или притворилась, что не расслышала. Ее лицо превратилось в сгусток теней.

В этом сумраке Самуил сунул руку в карман сюртука и потрогал паспорт, чековую книжку, аккредитивы. Он ехал сюда с большими планами. Он привез родителям полный чемодан подарков. Он хотел облагодетельствовать все местечко. Он привез не только свои деньги, но и фонды Ленчинского землячества в Нью-Йорке, которое устроило бал в пользу местечка. Но местечко в этой глуши ни в чем не нуждалось. Из синагоги слышалось сиплое пение. Сверчок, промолчавший весь день, снова застрекотал. Бёрлиха стала раскачиваться и произносить святые стихи, которые она унаследовала от матерей и бабушек:

Венец из перьев

Реб Нафтоле Холишицер, глава общины в Красноброде, остался под старость бездетным. Одна из дочерей его умерла во время родов, а другая — в эпидемию холеры. Сын утонул, когда переправлялся верхом через реку Сан. У реба Нафтоле осталась лишь одна внучка Акса, сирота. Обычай не позволял девочкам учиться в ешиве, ибо «дочери царей между почтенными у тебя», а все дочери Израиля — дочери царей. Акса училась дома. Она поражала всех красотой, благоразумием и усердием. У нее была белая кожа, черные волосы и синие глаза.

Реб Нафтоле управлял имением, принадлежавшим князю Чарторыскому. Князь задолжал ребу Нафтоле двадцать тысяч гульденов, навсегда заложив ему свое имущество, и реб Нафтоле построил для себя водяную мельницу, пивоваренный завод и засеял десятки гектаров земли хмелем. Его жена Нэша была родом из богатого семейства, проживавшего в Праге. Они могли позволить себе нанимать самых превосходных учителей для Аксы. Один учил ее Писанию, другой — французскому языку, еще один — игре на фортепьяно, а четвертый — танцам. Все ей давалось легко. В восемь лет она играла в шахматы с дедом. Ребу Нафтоле не нужно было давать за ней приданое, поскольку она была наследницей всего состояния.

Партию для Аксы стали подыскивать заранее, но бабушке было трудно угодить. Взглянув на очередного малого, предлагаемого брачными маклерами, она говорила: «У него дурацкие плечи» или: «Он узколоб, как невежа».

И вот Нэша внезапно умерла. Ребу Нафтоле было около восьмидесяти, и он не помышлял о новом браке. Полдня он посвящал религии и полдня — хозяйству. Он вставал с рассветом и сосредоточенно размышлял над Талмудом и Комментариями, а также писал письма старейшинам общины. Если кто-нибудь заболевал, реб Нафтоле шел утешить его. Дважды в неделю он посещал богадельню вместе с Аксой, которая сама несла пожертвования — суп и кашу. Не раз Акса, избалованная и образованная, засучив рукава, перестилала постели в богадельне.