Поженились они осенью. Он переехал к ней, а спустя несколько дней отправился в командировку, в дальний район.

Перед отъездом всю ночь не спали. Он лежал рядом с ней, жарко уговаривал не забывать его, думать о нем, и он тоже будет думать о ней и рваться обратно, домой…

Антонина слушала его, усмехалась, — чистый ребенок! Потом приникала губами к его губам.

— О ком же мне думать, как не о тебе?

На рассвете, когда он еще спал, встала, напекла оладий, пересмотрела его рубашки, носки, полотенца, собрала чемодан.

Он спал, зарывшись носом в подушку. На затылке торчал выгоревший хохолок.

Антонина пришивала пуговицу к рубашке, то и дело поглядывала на трогательный этот хохолок.

Василий казался ей еще совсем несмышленышем, неразумным и слабым.

Подойдя, она тихонько дернула его за хохолок:

— Вася, вставай…

Он быстро проснулся, вскочил на постели. Сонные глаза его просветлели, он потянулся к ней всем своим сильным, разомлевшим ото сна телом:

— Тонька!

— Опоздаешь… — строго сказала она, но он уже схватил ее за шею, пригнул к себе…

Потом она провожала его, и он все кивал ей из кабины грузовика и кричал:

— Тоня, жди, самое большее — десять дней.

И вот теперь она уезжала от него на целых восемь месяцев!

Проводник прошел по вагону, сказал металлическим служебным голосом:

— Приготовьте билеты…

Антонина порылась в сумочке, вынула билет и пошла вслед за проводником в купе.

2

Дни летели один за другим, сменялись недели, месяцы…

После занятий Антонина поздно вечером возвращалась в общежитие. Первым делом спрашивала:

— Письма были?

— А то нет! — ворчливо отзывалась Соня, соседка по комнате, черноглазая толстуха с пышными темными волосами. — Чтоб тебе да письма не было?

В голосе ее звучала с трудом подавляемая зависть. Антонина только смеялась в ответ:

— Ты заслужи, чтоб тебе тоже вот так писали…

Василий писал, как обещал, часто, и все письма были похожими — скучаю, тоскую, люблю, нет никого дороже…

Иногда Соня просила:

— Прочитай хоть одну страничку, что тебе твой ненаглядный сказывает…

Антонина смущалась, но Соня с непонятным упорством просила, и она читала:

— «До чего ж я скучаю по тебе, даже передать трудно, дорогая ты моя, самая желанная…»

Казалось, не строчки письма читает, а поистине слышит его голос.

— Ласковый он у тебя, — говорила Соня.

Она была красивой, бархатистая кожа, черные, без блеска, глаза, зубы — один в один. То и дело назначала свидания новому кавалеру. Приходила ночью, когда все в комнате уже спали, тихонько раздевалась, садилась на край постели Антонины.

— Тоня, — шептала она, — будет спать-то, послушай…

И говорила о том, что этот, вот этот, — самый настоящий, лучше всех, самостоятельный и хороший…

— Хоть бы задержалась на нем, — зевая, говорила Антонина.

— Задержусь, — горячо обещала Сопя. — Такого еще не было!

Потом этот «самый лучший» оказался не лучше других. Соня ненадолго грустнела, на чем свет ругала его, а заодно и себя, доверчивую дуру, и влюблялась в нового, теперь-то уж «самого настоящего».

Антонина пробовала усовестить ее:

— Остепенись, сколько можно?

Соня беспечно поводила полными плечами.

— Пока молода, только и жить… Тебе-то хорошо, у тебя муж законный, а мне что прикажешь делать?

Антонина молча смотрела на Соню.