Словно бой ручного барабанчика и протяжные распевы
поклоняющихся Будде Шакьямуни. ("Живи он в христианские времена, -
говаривал как-то отец Павел, - был бы великим святым для Господа нашего".)
Потом в поле зрения показалась весьма любопытная фигура. Низенький
оборванный старикашка с бритой головой, в потрепанных бордовых одеяниях
буддийского монаха.
Старикашка бил в барабанчик и тянул свою заунывную песнь - а глаза его
полны были спокойного безразличия к озверевшим насекомым и хлопающим себя
по всем местам и проклинающим все на свете людям. Наконец, он поднял левую
руку и как-то по-особому согнул пальцы. Потом голосом певучим, тонким как
тростник завел другое песнопение, что словно звучало в тон с жужжанием
мух, и закончил его резким бранным "пхат".
Стоило монаху прокричать свое "пхат" трижды, как мухи вдруг куда-то
исчезли.
Все монгольские и татарские всадники разом припали к земле в низких
благодарственных поклонах своему избавителю, в то время как трое Поло и
ученый Ван, сложив руки на груди, склонили перед ним головы. Бродячий
ла-ма высунул язык в знак приветствия, что соответствовало обычаю его
горного народа. Марко внимательно разглядывал широкую физиономию,
обмазанную прогорклым маслом для защиты от непогоды. По сальному
перепачканному лицу и грязному зловонному халату можно было заключить, что
к воде старик если когда-нибудь и прикасался, то очень давно. От
маленького ла-мы несло примерно как от барана в тесном загоне. Но черные
глаза его лукаво поблескивали.
Марко и раньше встречал таких бродячих колдунов, когда они шастали по
узеньким проулкам беспорядочно расползшегося столичного города Тай-тиня,
добывая себе пропитание за счет суеверий идолопоклонников. Частенько один
или несколько забредали во владения преуспевающего купца и располагались
там, заявляя, что хозяину нужна защита от нависших над ним демонических
сил. И вопросов у купца никогда не возникало. Вернее, только один -
сколько и как заплатить. Торговались, как правило, долго.
А порой они на многие месяцы останавливались в просторных помещениях
самых солнечных двориков при доме и требовали себе самые изысканные блюда,
а то и наложниц хозяина. В качестве платы за свои замысловатые заклинания
и песнопения, с помощью которых якобы отваживалось зло, монахи
предпочитали брать золото и самоцветы (но ни в коем случае не новые
бумажные деньги великого хана). И, что любопытно, пока они находились при
доме, никаких бед с его хозяином и впрямь не происходило. Быть может,
демоны их страшились. Но Марко не раз задумывался, помогает ли им всякий
раз удача или некоторые ла-мы сами фабрикуют демонов, чтобы обеспечить
себе уютный кров в холодную зимнюю пору.
Но теперь, увидев чародейство в деле, Марко вынужден был признаться
себе, что искусство ла-мы весьма его впечатлило. |