Утопили они её в реке ближайшей, ну а как иначе?

Страшно он кричал тогда Рийдон этот глупый…, эх, и зачем вот Приву гневил негодяй? Туда ему и дорога, да и дочкам его срамным, да Барговым злом отравленным…

Лиштаи страшно завыла — ужо двадцать пятый с заду пристроился, да видать, не туда он, а куда не надо было. Господарева речь в вопле утонула, расстроился он, негоже ведь господаревы слова нарушать такими гадкими воплями. Повернулся он к ней и латной перчаткой значит. Не кричит более, тихо стонет, да глотает — зубов видать, повыбивал ей много там, а то может и все, вот и глотает.

Хохочут воины господаревы, да тот как глянет на них! Словно сама Прива во гневе! И замолчали они — во какой правитель господарь, жестокий, но справедливый у них! Высок, красив, милосерден, справедлив и жесток — вот, такой господарь и должен быть. Они почти все такие, милостию самой Привы. Кроме некоторых, да ещё одного, про которого врут, конечно же — говорят, мол, не пользует дочек крестьянских и много ещё чего говорят, выдумывают, тут уж понятно всё. Где ж это видано, что б воины господаревы, девушек не сношали где им захочется? Да это ересь какая-то и разврат. А как тогда сильные детишки-то будут? От них знамо не будут, они ж черви земляные, считай что навоз, а господарь и воины его, они крепкие, благородные, мудрые…., опять эта дура елозит задом своим срамным. Ну, вот чего надо? Ведь радоваться должна — все воины господаревы сношать её приехали, а начал сношать и вовсе сам лично господарь. То честь великая, хотя и как повинность высказана, но то мудрость просто сложная от господаря. Тут так сразу и не понять. А на деле, оно ж и повинность вроде как, а как без повинностей? Никак. Но мудр и милосерден господарь и повинность то внешне, а на деле — Великая честь. Ведь нет никаких сомнений, Лиштаи теперь хорошего ребёнка понесёт, сильный он у неё будет, ото всех воинов господаревых и от него самого. Во какой мудрый он и милосердный, господарь-то! А эта дура елозит задом. Ну, вот как? Мешает она милость господареву ей дарить, через зад её срамной. Не понимает, потерпеть не могёт — дура, чего ж тут поделаешь? За то вот по носу сейчас ещё получила, сломался нос-то её, не быть уже Лиштаи столь же прекрасной, как и раньше…, но ничего не поделаешь — сама она во всём и виновата.

Уже сороковой воин к заду её пристроился, молчит теперь Лиштаи, толи сознание потеряла, толи осознала, наконец, бесконечность оказанной ей милости — оно непонятно. Тут-то в селение и ворвался воин на коне красивом, белом очень. Проскочил по улице, глупого дитёнка Вапьи знахарки, с дороги сбил, да к господарю во весь опор. Спрыгнул с седла и что-то тихо говорит ему, не слыхать, а любопытно же, чего он там говорит. Тянут все шеи, ухи напрягли и он вот тоже.

— Пирайи, чего это а? — Говорит шёпотом Ари, жена евонная. Он нахмурился, глянул строго, но бить не стал — господарь не любит, когда ему мешают вскриками всякими, а она ж дура, она ж вскрикнет. Шикнул просто, молчи, мол, дура. Да и не надо её сейчас, так жестоко-то — родила три дня назад. Пираи очень надеялся, что не от него родила, а от господаря. В прошлом годе, Ари в поле работала, а господарь мимо ехал и её завидев, сношать захотел. Сношал естественно — рукой показал, сюда мол, на четвереньки, возле коня его. Ари хоть и дура — а раз баба, разве ж не дура? Дура конечно. Но не такая как эта Лиштаи, тьфу на неё. Ари сразу подбежала, как удобно господарю было встала, и зад отставила посильнее. Господарь её посношал немного и дальше поехал, даже не ударил ни разу — вот какая у Пирайи жена умница! В пример всей округе. И ребёночек-то какой получился! Сын!!! Во как.