Воины молчали несколько секунд, а потом рассмеялись — ведь прав товарищ их, полностью прав. Короли меняются, господари тоже. А вот рядовые воины, они всем нужны, без них ведь все короли и не короли вовсе, а так, пшик.

Хозяин домика вскоре вернулся и, доложив господарям о том, что кони в порядке, вместе с женой они замерли в ожидании — господари с дороги устали, честь им оказали такую, в домике их остановились, тут надо внимательнее, всё время прислушиваться, вдруг надо чего? Так что ждали и слушали, да вот ребёнок снова кричать начал, тонкий слух господарей мучить ужасным образом, так умаял он их воплями своими, что гневно посмотрел на них один воин господарев. Ари, поспешно схватив ребёнка, убежала на улицу, да подальше в кусты, где плач мальчика не мог отравить господарям их отдых. Кивнув Пирайи, выразив одобрение, господари вернулись к своим делам важным, к разговорам своим, для разумения Пирайи совершенно лишним и непонятным.

Он слушал, когда стоял, слушал, когда господаря ноженьки устали и потребовалось срочно стянуть с него сапоги и помассировать его стопы, слушал. Всё время слушал.

И не понимал.

Орхус? Не врут про господаря тамошнего? Война в Сабасе? Крестьяне в воинстве том? Да как же такое может быть? Да что ж такое творится? Никак сам Барг тот господарь рыцарственный правитель, раз помутил столько голов глупых крестьянских, что за ним-то люди пошли…, неужели это правда? И господарей убивают…, крестьяне убивают?

Пираи чувствовал, как ему становится нехорошо. В нём закипала злость на своих собратьев — как они посмели гневить Приву своим богомерзким поведением? Как они посмели поднять руку на господарей? Как они могли вмешаться в распри господарей, божественной волей Привы, поставленных над ними, низкими безродными червями?

Его мир рушился с каждым словом господаревых воинов. В Сабасе творилось нечто невероятное, нечто, что казалось просто сказкой, каким-то бредом сумасшедшего.

Но разве господари могут быть сумасшедшими? Нет, не могут — сама Прива говорит их устами, а иногда и сам Барг. Так что же — Приву разочаровали господари, посланника своего выбрала она и сеет он кругом смерть и разрушение, путая головы глупые крестьянские? Или же то Барговы происки и вот-вот, господари убьют одержимого господаря, и всё вновь будет как прежде?

У него появились вопросы, и он хотел их задать, но вовремя прикусил язык. Негоже червю навозному, каким являлся он, терзать слух воинов господаревых, своим поганым голосом.

Но слушать никто ведь не запрещает. Если б запретили, он бы заткнул уши, но они не требовали этого, им всё равно было…, или же Прива заставила их говорить так откровенно и много и Привы же воля на то, что б он услышал? Но зачем ему это слышать?

Пираи старался не думать, он просто делал то, для чего был рождён.

Время шло, и повинности шли, и к урожаю время пришло — повинности самой важной из всех.

Старосты деревни, как время пришло, к замку господаря отправились, дабы испросить разрешения на сбор урожая — ухаживать господарь за растениями повелел им самим, без спросу, как захотят, мудр и очень добр был их господарь. А вот про уборку урожая он не говорил, тут надобно ходить за разрешением. Не любил господарь, когда по полям они шастали с серпами, мотыгами и косами, когда не должно им было того делать. А то вот, как господарю Прива благословление снизошлёт дабы шёл он поохотиться? А тут они, черви навозные, со своим урожаем под ногами его святыми путаются — не хорошо. Посему к сбору урожая только господарь мог назвать время верное, такое, что Приву гневить не будет и Барговых моровых псов на них не навлечёт.

Разрешенье получив, старосты вернулись, но господарь Иллак, что господарями младшими, в отсутствие господаря рыцарственного правителя командовал, повеленье дал им особое. А был он Баргом порчен — то все знали. Лишь рыцарственному правителю оно неведомо было.