Женщина кивнула, опять на него смотрит. А он и уйти не может и решиться не может — женщина она женщина и есть, да юбки у ней, все дела, бегать плохо ей будет. Хвать чего повкуснее и бежать, не догонит она. Да только куда потом бежать-то? Поймают ежели, что с ним сделают? А стража потом поймает всё равно. Слышал он, чего раньше с такими делали — без ног, без рук останется и самого его волкам скормят, а то и заморским бесполезным зверям по имени «обака».

— Чего встал-то?

— Денег нет. — Простонал Логран.

— Так вот же. — Женщина указала на табличку деревянную с белыми каракулями на ней. Табличка та на прилавке средь яств лежала. — Написано ж.

— Не умею я. — Промямлил Логран, стирая слюни с подбородка — всё ж из роту потекли слюни те. — Не обученный я тому, ну…, этому.

— А, понятно…, бесплатно оно. — Сказала женщина, а Логран чуть с радости и не помер прям на месте. Правда, сразу к прилавку не кинулся — вдруг ослышался? Да нет, всё правильно понял. — То госпожу нашу благодарить надо. Она от двадцатины, что город себе оставляет от общей двадцатины, немного на это вот тратит. Шоб голодранцы такие вот как ты, чего не устроили плохого. — Логран схватил с прилавка хлеба и колбасы, стал прямо на месте и уминать, а женщина смотрела уже в другую сторону, да хмуро говорила. — Святая наша госпожа Черара — такие вот как ты голодранцы проклятые, всё говорят. А на деле шо? А на деле куды попало тратит всё, дура проклятая. Шоб её Пан своим посохом по башке и стукнул…, ещё и двадцатину тому дикарю шлёт безумная корова. — Женщина вздохнула, рукой махнула. — Да куда уж нам, людям простым. Эти господари клятые, чего уж творят, так творят…, а как раньше-то хорошо было, до Барговой армии гада этого злобого короля нашего, что б он сдох тварина мерзкая.

Мальчик почти не слушал, но вот при этих словах, даже поперхнулся — вспомнилось, ему как о господарях прежних говорили в селе. О том, как теперь живут люди там. Вспомнил он село, где меч себе купил, как ходили люди с оружием, а никто их по колам не рассаживал, конями надвое не рвал, вспомнил, что господари не сношают более кого попало, да прям где увидят. Что не обирают подчистую вспомнил…, но более всего — то, как шёл он по равнинам Сабаса.

Уж забыл когда оно было, но где-то в пути.

Средь равнины, стояла на колоннах деревянных, высокая крыша, бережно укрытая не дешёвым водостойким тёсом — кто его туда принёс, уж одним богам известно. Под крышей той, сложив руки на груди, из белого камню стоял гигант. Лицом мрачное и хмурое, за спиной двуручный меч, на нём надет жилет, оголявший руки, да штаны свободные, подпоясанные ремнём. Огромные мышцы вспучиваются на его фигуре и у ног его куча даров — он не подходил к этому храму, смотрел издалека. Ночевал там рядом, на холме. Вечером, когда засыпал, у статуи молились селяне, да к ногам статуи мёд и цветы клали. А утром проснулся — по равнине идут другие люди, с другими дарами и молитвы читают ему, да целуют белокаменные ноги гиганта того.

Он тогда легко узнал его по описаниям, какие часто слышал — то был король Сабасский.

Святой господарь рыцарственный правитель, посланник Привы — то был Святой Логан.

Чтил и помнил народ о нём…

— Сдох поди дикарь поганый, а то просто старый стал, трухлявый весь. А мы со стенами, стражу Черара выпестовала, наёмников для того нанимали. И нет же! Всё равно тварина платит.

Женщина плюнула на пол сердито.

— Да и не платит она ничего никому. Знаем мы, как оно на самом деле — сдох дикарь этот Логан, давно весь и сдох. А Черара всё увозит в Мэлон и продаёт. А вот это всё с голодранцами — то что бы Прива не сердилась на неё за её поганое это всё.